эксперимента -- коллективизации сельского хозяйства, и этим отвлечением способствовал укреплению самого важного политического тезиса -- тезиса научной обусловленности осуществляемых социальных перемен и их непременной прогрессивности. Власти искусственно поддерживали его как 'своего' среди 'не своих' в той сфере, которую завоевать им было труднее всего -- в сфере науки.
Борцы, соглашатели и предатели Вероятно ни в одной другой части общества противостояние приказам из партийного центра не ощущалось так сильно, как в науке, а в самой науке наиболее сильное противодействие властям оказывали выдающиеся ученые. Для них сама мысль подчинить свои взгляды утверждениям и домыслам шарлатана, каковым только и называли между собой Лысенко его знающие коллеги, было смерти подобно. Именно поэтому получалось, что и на ранних этапах выхода Лысенко на лидирующие позиции голоса видных ученых звучали мощно и консолидированно, да и позже критики не примолкли. Многие имена уже были названы выше, несколько раз было сказано и о роли академика Прянишникова, не перестававшего критически отзываться о работах Лысенко и лысенкоистов на протяжении полутора десятилетий. Так, в 1944 году, когда Лысенко уже властвовал в биологии, Дмитрий Николаевич направил руководству Академии наук СССР докладную записку об ошибках, содержащихся в проекте годового отчета Академии в разделе биологии:
'В присланном мне на просмотр проекте записки я нахожу ряд неправильностей (по отделу генетики), которые, на мой взгляд, должны быть устранены во имя заботы о поддержании достоинства Академии наук СССР.
Прежде всего бросается в глаза крайнее противоречие отдельных частей. Так, на стр. 54-55 приводятся метафизические беспредметные рассуждения, напоминающие какое-то возвращение чуть ли не к эпохе флогистона. При этом приводится ряд неверных утверждений (без оговорок, что за них отвечают такие-то авторы), под которыми невозможно подписываться Отделению [биологических наук -- В.С.], (а за ним и Академии в целом). Таков совершенно конфузный тезис, гласящий, что под наследственностью понимается 'свойство живого тела требовать определенных условий для своего развития и жизни' -- ничего общего с наследственностью здесь нет.
Также неверным является утверждение, будто 'мичуринское направление в генетике представляет акад. Лысенко' -- на деле нет ничего общего в установках Мичурина и Лысенко. Мичурин -- это прежде всего гибридизатор, а если он говорит о воспитании индивидуума (многолетнего дерева), то это вполне рационально, а Лысенко думает, что 'воспитанием' однолетних растений создаются новые формы, наследующие свои признаки в следующих поколениях. Мичурин был в основе дарвинистом, а Лысенко даже не ламаркист, так как Ламарк не был все же виталистом, каковым является акад. Лысенко. Главное же состоит в том, что никакого нового направления в генетике акад. Лысенко не представляет и не может представлять, так как он вовсе не является генетиком.
Это видно из следующих обстоятельств:
1) Появившийся отчет АН показывает, что в Институте генетики акад. Лысенко не ведет ни одной генетической работы, это или элементарные вопросы агротехники, обычные для каждого опытного поля НКЗ или вопросы физиологии (снятие покоя и пр.).
2) В книге 'Наследственность и ее изменчивость' не содержится никаких новых идей, определения поражают бессодержательностью ('раскручивание и закручивание'22 ), она полна погрешностей против элементарного естествознания, так как в ней отрицается закон постоянства вещества, установленный Лавуазье, в ней высказывается утверждение, что не только каждая капелька плазмы (без ядра), но каждый атом и молекула сами себя воспроизводят. Видно, автору неизвестны различия между атомом, молекулой, мицеллой и капелькой плазмы.
3) В последних своих выступлениях (например, в Наркомпищепроме) акад. Лысенко сам называет себя уже не генетиком, а агробиологом, т. е. представителем элементарного, недифференцированного опытничества, не пользующегося никакой научной методикой, в том числе и правильной методикой полевого опыта, так как отсутствие повторности лишает полевой опыт всякой доказательности.
Поэтому нельзя говорить о двух направлениях в генетике, есть единая научная школа, материалистическая и дарвинистическая, и есть люди, которым следовало бы пройти хотя бы элементарный курс по ботанике, физике и химии, чтобы не возвращаться к эпохе флогистона, т. е. времени, не только предшествующему Лавуазье, но и Бэкону... Так как появление за границей такой книги как 'Наследственность и ее изменчивость' подорвало бы репутацию советской науки, то следует принять меры к тому, чтобы эта книга за границу не попала, а впредь произведения этого автора, претендующие на новаторство в области генетики, проходили бы через компетентную редакционную комиссию.
Кроме этих замечаний, считаю нужным обратить внимание на заголовок стр. 53: 'Вегетативная гибридизация растений'. Для меня это сочетание взаимно исключающих друг друга понятий звучит так же как 'горячий лед' или 'сухая вода'. Никакие ссылки на 'общепринятость' этого выражения не убедительны, так как гибриды -- это продукт полового процесса, а вегетативное размножение есть путь бесполого размножения; если будут констатированы действительные (а не мнимые) изменения форм под влиянием прививок, то это будут или фенотипические изменения, или мутации (если явление окажется наследственным), а не гибриды. Никакие ссылки на авторитеты здесь не помогут, так как раз обнаруженная логическая ошибка не должна быть замалчиваема, независимо от того, кто внес эту ошибку: Академия Наук не должна прикладывать свою печать к неверной терминологии.
Кроме этих замечаний, которые я считаю своим долгом сделать ради охраны достоинства Академии Наук, у меня есть одно предложение по отделу биохимии, я считал бы важной темой исследования механизма связывания азота микроорганизмами, которое происходит при низких температурах и в среде почти нейтральной (в отличие от синтеза аммиака в технике). Этот вопрос имеет большой теоретический интерес23 , но из него могут вытекать и важные практические исследования. Поэтому следует развить и продолжить попытку А.Н.Баха, видоизменяя состав газовой среды, питательный субстрат и другие условия опыта.
Академик Прянишников 13.IX -- 1944 г.' (144).
Прянишников высказывался подобным образом не раз. Поповский описывает такой факт: весной 1941 года Прянишников написал письмо Берии, в котором разоблачал Лысенко как ученого и руководителя ВАСХНИЛ:
'В роли Президента Ленинской Академии Т.Д.Лысенко явился дезорганизатором ее работы; Академия, собственно говоря, не существует -- есть командир-президент и послушный ему аппарат. Собраний академиков для обсуждения научных вопросов никогда не бывает, выборы академиков не производятся... Президент говорит: 'Зачем мне новые академики, когда я и с этими не знаю, что делать'' (145).
Он направлял письма в разные инстанции по поводу конкретных ошибок Лысенко, и этим способствовал развенчанию мифа о великом вкладе Лысенко и его последователей в биологическую науку в целом, и в сельскохозяйственное производство в особенности. Например, после публикации в 1943 году Лысенко статьи 'О наследственности и её изменчивости' (146) Дмитрий Николаевич отправил телеграмму в Президиум Академии наук СССР с требованием рассмотреть вопрос об исключении из числа академиков автора этого уникального по безграмотности труда.
Однако столь же определенно надо сказать, что длительному господству Лысенко в советской науке не менее сильно способствовала позиция подавляющего большинства других представителей науки, людей может быть не столь ярких, но составляющих основную массу в этой профессиональной группе. Эти люди, не говоря уже о работниках низового звена сельскохозяйственной науки, выступали в роли соглашателей с лысенковской идеологией. Одни из них не только не видели, но и видеть не хотели антинаучности лысенковских предложений, его авантюризма. Многие просто не были способны разобраться в деталях споров и шли по пути наименьшего сопротивления. Ведь для многих из тех, кто вошел в число научных сотрудников без достаточных знаний, Лысенко был прекрасным защитником от критики со стороны настоящих ученых. Те же, кто получил образование по урезанной лысенкоистами программе и по учебникам мичуринского толка, были на столь низком профессиональном уровне, что просто не могли отличить в лысенковской фразеологии истину от лжи и представляли собой наиболее прочную опору лысенкоизма в стране. При мощном рывке огромной страны к индустриализации и коллективизации нужда в огромной
