'избрали' 29 января 1939 года в Академию наук СССР и за год до этого, 23 февраля 1938 года, без выборов назначили действительным членом ВАСХНИЛ, сделали директором Главного Ботанического сада АН СССР, наградили многими орденами, при Брежневе дважды присвоили звание Героя социалистического труда! Вот что значит во-время сделанные посулы и любовь к диктаторам!7 За Цициным на трибуну вышел Лысенко. Ни одного из выступавших не приветствовали так восторженно. 'Совещание встречает тов. Лысенко шумными аплодисментами, все встают', - писали газеты. Поднявшись со своего места и рукоплеща, встречал выход на трибуну Лысенко и сам Сталин.
Речи Лысенко 'Правда' отвела целую страницу, тогда как отчеты о других речах занимали несколько абзацев. На следующий день 'Правда' на первой странице поместила огромную фотографию 'Сталин, Андреев, Микоян и Косиор слушают речь акад. Т.Д.Лысенко в Кремле 29 декабря 1935 года'. Фотография запечатлела интересный момент: Лысенко о чем-то самозабвенно говорил, его левая рука взметнулась вверх, ладонь была раскрыта, растопыренные пальцы полусогнуты в напряжении. Как будто он силился так раздвинуть пальцы, чтобы обхватить диковинный по размеру колос... Видимо, его речь была настолько захватывающей, что Сталин не смог усидеть на месте и слушал -- весь сосредоточенный и серьезный -- стоя, не спуская с Лысенко глаз.
Чем же так заинтересовал Сталина Лысенко? Свою речь он начал с выпадов в адрес ученых, затем осудил авторов бесчисленных, на его взгляд, книг и учебников, в которых якобы переписаны старые рецепты и не сообщается ничего стоящего для тех, кто взялся бы создавать, как выразился Лысенко, 'прекрасные сорта растений и породы животных'. После этого критического запала можно было без ложной скромности поговорить и о себе:
'Небольшие знания развития растений, полученные в результате руководимых мною работ, без всякого преувеличения..., несмотря на ограниченность этих знаний, неизмеримо больше тех знаний, которые в этой области имеют представители биологической науки капиталистических стран' (86).
Не менее красочно обрисовал он и свои практические достижения. Хотя точных цифр прибавок зерна от его предложений он сообщить не мог, эффект, по его словам, получался все равно внушительный:
'... в этом году колхозы и совхозы, применившие яровизацию, получили по -56-7 тысяч центнеров добавочного урожая. А вся страна получила не меньше 12-15 млн. пудов добавочного зерна. (Аплодисменты) '(87).
Под смех и аплодисменты присутствующих он глумился над своими коллегами -- учеными, заявляя, что они мало понимают в сегодняшней жизни, что большинство книг и учебников не просто не нужны, а вредны, что их авторы переписывают все друг у друга, а 'сами не только не выводили сортов, а даже не видели, как готовый сорт растет на полях' (88). Указывал он и на то, на какие стандарты надо теперь равняться, к чьим словам прислушиваться:
'Товарищи, в своей речи на совещании стахановцев товарищ Сталин сказал: 'Если бы наука была такой, какой ее изображают некоторые наши консервативные товарищи, то она давно бы погибла для человечества. Наука потому и называется наукой, что она не признает фетишей, не боится поднять руку на отжившее, старое и чутко прислушивается к голосу опыта, практики'' (89).
Вообще своими речами в присутствии Сталина в этом году он стремился показать, как независимо его творчество от всей предшествовавшей науки и тем более от деятельности сегодняшних коллег. В февральской речи, обзывая многих из них самой страшной в советских условиях кличкой 'классовый враг', он специально подчеркивал, что они -- вредители и ничуть не отличаются от любых других классовых врагов. Помните его ставшее знаменитым:
'Вредители-кулаки встречаются не только в колхозной жизни... Классовый враг -- всегда враг, ученый он или нет' (90).
В ту встречу он плакался, вспоминая, сколь много 'кровушки пришлось /ему/ пролить, попортить в защите, во всяческих спорах с некоторыми так называемыми учеными' (91). Теперь он снова проигрывал ту же пластинку, но в новой аранжировке: заявил, что ученые в большинстве своем работают вхолостую ('работа велась не по заниженным нормам, а просто впустую' /92/), что ученые не знают, ради чего они работают, какие у них задания, каковы нормы ('В исследовательской работе по сельскому хозяйству нормы, задания в основном еще не установлены, не конкретизированы, и исследователь в большинстве случаев не знает, выполняет он свое задание или не выполняет' /93/), и что поэтому в лучшем случае через много лет и то лишь честные специалисты смогут убедиться, что зазря ели хлеб народный, так как 'все эти годы делали вообще не то дело, которое надо делать' (94).
Эти обвинения и жалобы не были просто абстрактными упражнениями в риторике. Говорилось всё с прицелом на то, чтобы создать нужное обрамление для рассказа о собственных трудностях в общении с учеными. Ему якобы стоило большого труда продвинуть в практику яровизацию. Еще труднее пришлось, когда он вздумал 'впервые по заранее строго намеченному плану вывести... в неслыханно короткие сроки, в 2,5 года, сорт яровой пшеницы' (95):
'Это было нелегко сделать, приходилось преодолевать сотни трудностей..., вести борьбу с людьми науки, не верящими в это дело' (96).
Центральную часть речи он посвятил тому, как трудно ему приходится в борьбе с научными оппонентами, которые и спорят с ним и подвергают сомнению целесообразность его 'методов', и просто мешают ему административно.
В конце концов, многочисленные упоминания о 'работниках науки, которые спорят о неправильности /его/ методов', настолько возбудили интерес, что Я.А.Яковлев спросил из президиума: 'А кто именно, почему без фамилий?', на что Лысенко ответил:
'Фамилии я могу сказать, хотя тут не фамилии имеют значение, а теоретическая позиция. Проф. Карпеченко, проф. Лепин, проф. Жебрак, в общем, большинство генетиков с нашим положением не соглашается. Николай Иванович Вавилов в недавно выпущенной работе 'Научные основы селекции', соглашаясь с рядом выдвигаемых нами положений, также не соглашается с основным нашим принципом браковки в селекционном процессе' (97)8 .
Произнеся эту тираду, Лысенко занес секиру над головами уважаемых ученых. Заканчивал он свою речь в мажорных тонах. Он заверял Сталина и других руководителей партии и правительства в неминуемой и скорой победе его сторонников:
'В нашем Союзе среди работников сельскохозяйственной науки уже немало есть молодняка, немало лучших представителей старых специалистов, по которым можно равняться... И я, товарищи, глубоко уверен, что сейчас, когда стахановское движение, возглавляемое великим вождем мирового пролетариата товарищем Сталиным, с небывалой силой разлилось по всем разделам, по всем областям, по всей территории нашего могучего Советского Союза, сельскохозяйственная наука не останется незатронутым островом в этом движении. Да здравствует великий вождь и руководитель мирового пролетариата, организатор колхозно-совхозных побед товарищ Сталин!' (100).
Сталин на совещании не выступил. Итоги от лица руководства партии под-водил Яковлев, и он дал высочайшую оценку Лысенко:
'Здесь выступали представители молодой советской агрономической науки, которые действительно хотят итти вперед вместе с колхозами, совхозами, которые выросли из колхозов и совхозов. Для них наука есть прежде всего обобщение опыта, практики.
Здесь выступал молодой академик Лысенко, который создал теорию яровизации, открыл способ в 3-4 раза ускорить выведение новых сортов, который решил задачу выращивания здорового, невырожденного посадочного материала картофеля на юге' (101).
Яковлев причислил к числу тех, на кого может положиться руководство страны, не только Лысенко, но и Цицина и Эйхфельда:
