твоих стрелял, и даже в старую бабушку когда-то. Меня эта сказка всегда просто поражала. Как-то захотелось ее переписать заново.
Косуля. Сказочники – они хитрецы. Хочется думать о сказке, а не об ее авторе.
Ворон. Пожалуйста-пожалуйста.
Суслик. Ну, это не для первого класса, кажется, задание. Тут же черт ногу сломит! Уже со статусом явные проблемы. Герой вроде как главный – а может, одиночка? Но в любом случае, появляется кто-то еще более главный, которого герой начинает явно слушаться. Ну и на что это похоже?
Ворон. Ну, милый мой, схемы – они только для того, чтобы дать направление мысли. Далеко они повести ее не могут.
Косуля. Ну, статус не такой уж загадочный. Он такой как бы королевский – когда король оказывается оторван от народа. То есть он правда становится одиночкой, но отойти в сторону от трона он все равно не может.
Суслик. Он может стать плохим королем, но не можем перестать им быть?
Косуля. Да, что-то такое. Когда сказочник сочиняет грустные сказки, как Андерсен к концу жизни (ну, если верить Ворону, я сама не в курсе), то он как бы плохо исполняет свою роль. Благоденствию страны это не способствует, но расклад сил, мне кажется, от этого не меняется.
Ворон. Отлично сказано!
Суслик. Ага-ага. Но он признает над собой какую-то власть более высокого свойства. Которая имеет право сделать что угодно, хоть бы и убить его, и он покорно перед ней склоняется. И даже с благодарностью!
Крокодил. Прямо древний Китай. Император и Небо.
Суслик. Или Чапаев и Политбюро.
Косуля. Скажи, Ворон, а что ты сам видишь в этой сказке на уровне историческом или актуальном? Здесь ведь нам трудно гадать самим.
Ворон. Ну, милые мои, я сам не очень знаю. То есть на первом плане сказки такая не очень приятная картинка кого-то, кто боится жизни, а свой талант использует для того, чтобы от этой жизни прочнее отгородиться. Злоупотребляет талантом, можно сказать. Ну, первое, что мне приходит в голову – это сама идея Школы, где я – уже не вольный сказочник, каким был раньше, а какой-то профессор, у которого заслуги в прошлом, а в настоящем – схемы и оценки. Никакого творчества в этой роли уже не надо (ну, в сказочном смысле), знай бери чужие сказки и разбирай по готовым схемам. Это все не очень правда, но какой-то такой страх у меня есть.
Крокодил. Это сродни страху повзросления и старости?
Ворон. Да, вполне. И в этой роли, которую я как-то все не могу принять целиком, хотя вроде и занимаюсь обучением уже много лет, мне кажется, прописан страх умереть – ну, хотя бы творчески. Через меня проходит так много чужих сказок, что о своих я как-то не думаю. Но каждый раз, когда я правда сочиняю свою сказку, я так радуюсь! Как ребенок! Что, дескать, еще жив.
Косуля. А что, ты теперь редко сочиняешь?
Ворон. Я бы сказал, очень редко. Я знаю, что могу, но как-то оно не случается. Я написал последний раз много сказок для книги гаданий. То есть я их штук двадцать-тридцать сочинил за полгода, и это все не фуфло какое-нибудь, там есть вполне достойные. Но это как бы было нужно, был заказ. А с тех пор, как я закончил эту книгу – это уже где-то два года – я сочинил очень мало. А вот семинаров по сказкотерапии провел много. И это как бы мой страх – что одно поглощает другое.
Крокодил. Ну, вполне реальный страх.
Койот. Хотя в сказке про Андерсена мне слышится другое. Там сказочник не прекращает писать, а начиняет сочинять всякие ужасы.
Ворон. Да, пожалуй, это тоже имеет смысл. Если говорить про мою жизнь, то за последнее время я записал довольно много таких реальных историй, из жизни. Ну, из своей жизни, практики. Такие как бы сказки, но про реальную современную жизнь. И эти истории, хотя в основном очень нравятся мне, другим людям не нравятся. Про некоторые из этих историй, когда я их опубликовал в Интернете, даже были реальные скандалы, где куча народу кричала: «Какой ужас!» А какой ужас – просто все как оно есть на самом деле. Но – вот я сейчас подумал – и Андерсену в конце жизни, когда он сочинял всякую депрессуху, наверняка тоже казалось, что он просто описывает то, как оно на самом деле. Вот! Это мысль!
Койот. То есть ему казалось, что его грусть и страх оправданы.
Ворон. А можно сказать и так, что он просто видел жизнь с такой стороны. Любое миропостроение оправдано, конечно же. Как посмотришь – то и видишь. Да, спасибо, это я сейчас хорошее понял.
Суслик. Можете думать, что я ношусь со своим сексом как с писаной торбой, но если б я прочитал где-то эту сказку, я бы подумал, что ее автору не хватает секса. Из-за этой картинки за окном, которая так его привлекла. Конечно, я даже не подумаю спросить об этом нашего Учителя…
Ворон. Ну, ужасно хочется сказать, что все на самом деле гораздо тоньше и выше… Но так, если отвлечься, я бы сказал про эту сказку то же самое. Может быть, не самого секса, а его чистого, изначального прообраза. С зачатием ребенка.
Белочка. А базовый миф, какой здесь базовый миф?
Крокодил. Смерть и перерождение.
Суслик. Да, похоже. Обнуление и все заново.
Койот. И в этом смысле жанр – героический.
Крокодил. Герой же не сам делает правильные шаги. Его ведут.
Ворон. Есть такая героика – как бы женского типа. Золушка сама тоже не много делает, или Спящая Красавица. Они правильно подчиняются.
Белочка. Слушайте, а как это у вас так получается – меня это как-то волнует, но я не знаю, как сказать. Вот Амур у вас получается сыном Богородицы. То есть либо Амур – это Иисус Христос, либо Богородица – это Афродита.
Крокодил. Амур был сыном Психеи.
Белочка. Ну Психеи, не важно. Как вы так легко путаете и скрещиваете совершенно разные миры, мифологии? Вам что, все равно?
Ворон. Честно?
Белочка. Ну я же вам честно отвечала.
Ворон. Честно – да, я всю жизнь практически не вижу разницы. Бог настолько больше, чем описывающая его мифология, что я легко допускаю любые перекресты – мне кажется, речь идет об одном и том же. Я страшно стесняюсь, когда, например, в христианском храме мне хочется петь «Ом намаха Шива» – или даже я вдруг ловлю себя на том, что уже это пою. Это мантра – гимн Шиве, вроде бы из совершенно другой мифологии. Но мне странна и даже смешна мысль о том, что есть один Бог – Иисус Христос, а другой – Шива. Или что у Бога есть правильное имя. Тут у меня внутри ясность, а снаружи путаница, потому что объяснить, мне кажется, я этого не в силах. Или объяснил?
Белочка. Ну, немножко я поняла. Хотя почему Амур?
Ворон. Амур, Эрос – это тот, против кого он грешил и кто его убивает, а мать Амура – некая более взрослая ипостась Любви – это та, кто его воскрешает. Ого, сейчас мне самому опять интересно. А скажите, ребята, интересно про свои сказки думать? Сколько всего понимаешь… Я не перестаю поражаться.
Урок 12. Планы следующих классов
Ворон. Ну вот, звери, если подводить итог, то в первом классе мы занимались анализом. Это можно назвать формой психоанализа, а еще мне нравится такое выражение «архетипический анализ», и так бы я это и назвал. Однажды мне приснился сон – что веду я такой семинар по сказкам на лесной полянке, и тут вдруг приходит на поляну Медведь, причем такой, на генерала похожий – весь в орденах и регалиях. И говорит страшным голосом: «А ну чем это вы тут занимаетесь?» Кто-то вроде Зайца говорит: «Сказкотерапией». А он говорит: «В нашем министерстве уже точно определено, что является сказкотерапией, а что нет, и где ваши лицензии?» И тогда я быстро-быстро говорю: «Что вы, Зайчик
