Западной Европе — в его Венский отдел (В. О.). Венский отдел был связан с агентами разведки в Болгарии, Чехословакии, Венгрии, Румынии, Албании, Италии и Югославии.
К этим постановлениям немцы подшили переписку из 34 писем и телеграмм между Особым отделом НКИД в Москве и Венским отделом за период с 4 января 1934 г. по 9 февраля 1935 г. Из этой переписки 31 письмо содержит в среднем 642 слова и 3 телеграммы по 220 слов. Точных цифр дать нельзя, т. к. не вся корреспонденция доступна по-русски[296].
Немцы хранили большинство постановлений Политбюро под отдельными титульными листами с указанием типа документа и даты его принятия, даты передачи, специальных номеров, определяющих позицию документа в серии, и даты получения в Германии. Среднее число слов в каждом постановлении — 385 в документах 1934 года и 432 — в документах 1935 г. Плата за документ была фиксированной, не зависящей от количества слов, и этот факт говорит об аутентичности документов[297] Русские использовали подчеркивания в тексте для расстановки акцентов, и немцы воспроизвели эти подчеркивания в переводах и добавили свои.
В основном эти постановления касаются целей, тактики и сдвигов в советской внешней политике, по большей части речь в них идет о советско-германских отношениях, за ними следуют отношения с Англией, Францией, Японией, Италией, Польшей и Америкой. Предоставлять такую сложную информацию с точными деталями, каждый второй день с октября 1934 по июнь 1935 (136 постановлений) было бы невыполнимой задачей для самого искусного фальсификатора.
Доктор Фриц Эпштейн, куратор славистики в Гуверовском институте и специалист по советско- германским отношениям, принял меры для передачи этих документов Гуверовскому архиву от американской военной администрации (OMGUS). Он снабдил 136 из них аннотациями, но затем, проявив непростительную безответственность, поместил их в отдел «документов на выброс» на 14-м этаже Гуверовской библиотеки, считая, что они сфальсифицированы и абсолютно бесполезны. Ему не пришло в голову, что они могли сыграть роль в советско-германских отношениях, как это и было на самом деле.
Судьба этих документов могла бы быть решена уже тогда, но на 14-м этаже не было мусорного ведра, а служащие делали свою работу с черепашьей скоростью. Таким образом, вместо того, чтобы навсегда исчезнуть со страниц истории, эти бесценные материалы остались пылиться на 14-м этаже до тех пор, пока сменивший Эпштейна на посту куратора славистики Витольд Свораковски не обнаружил их в ноябре 1952 года и не принял соответствующие меры. Свораковски сразу понял, что документы, содержащие такую информацию, не должны быть потеряны.
Свораковски предложил советологу Милтону Ловенталю работу по аутентификации этих постановлений в середине марта 1955 г. Ловенталь принял это предложение и работал над документами с 1955 г. по 1960 г. Он перевел документы, составил именной, географический и предметный указатель на 20.000 наименований, выбирал и выполнял исследовательские задачи и вел переписку о них с другими советологами. Он пришел к выводу, что документы подлинны, в чем Свораковски был с ним согласен. За данный период Ловенталь собрал практически всю информацию по документам. В 1961 г. к проекту Ловенталя присоединилась советолог Дженнифер МакДауэлл, специалист по Джорджу Оруэллу и советским концентрационным лагерям. Вместе они написали множество исследовательских статей, комментирующих данные постановления. Они и многие другие специалисты доказывали на основе опубликованных исследований, что ни при каких обстоятельствах ни белоэмигранты, ни нацисты, ни какие-либо другие фальсификаторы не смогли бы создать такие документы. Было также установлено, что постановления не являлись советской дезинформацией.
Ловенталь и МакДауэлл создали комплексную аналитическую методологию, основанную на анализе содержания, которая включала в себя анализ отдельных ключевых документов и проверяла на значение и точность каждый факт. Были проведены сравнения с официальными советскими документами — такими, как советские законы. Были проверены стиль и терминология постановлений в сравнении с основными характеристиками стиля и терминологии Сталина и Максима Литвинова. Анализировались идеология, даты собраний, хронология и обсуждаемые в документах предметы, а также проблема выбора тем и предметов, которая могла стоять перед возможным фальсификатором. Значительно меньшее внимание уделялось попыткам восстановить цепь доставки документов германской разведке из Москвы в Вену, поскольку ввиду ее секретного характера это не представлялось возможным.
Со временем Ловенталь и МакДауэлл пришли к выводу, что эти постановления Политбюро были частью большого набора документов, похищенных немецкой разведкой из Советского Союза. Эти документы подразделяются на четыре группы: документы 1925–1929 гг., 1931–1933 гг., 1934–1936 гг. и 1936–1937 гг. Эти документы проливают свет на «великую чистку», пакт Сталина — Гитлера, политику Сталина и решение Гитлера напасть на Советский Союз в 1941 г. Важно отметить, что сам Сталин сетовал на недостатки в советской системе безопасности. В письме 1927 года он писал: «Мы не можем допустить, чтобы за нами шпионили повсюду, вплоть до самого высокого уровня. Практически ни одно секретное распоряжение не остается в секрете. В течение менее восьми дней [курсив наш] многочисленные копии передаются в Берлин, Париж и Варшаву. От левых радикалов они попадают к меньшевикам, а затем передаются капиталистическим правительствам; таким образом, они всегда информированы о самых секретных наших материалах и решениях»[298].
Обоснованность этого недовольства Сталина демонстрируют даты получения постановлений 1934- 36 гг. в Германии, которые, как мы показали в 1980 г. в журнале San Jose Studies, подтверждают, что 96 % постановлений Политбюро дошли до Германии не позже, чем через восемь дней после соответствующих собраний Политбюро.
В 1962 году Эдгар Андерсон, основоположник балтийских исследований в США, опубликовал первую статью об этих постановлениях Политбюро, включив их в анализ предпосылок Восточного пакта в 1934– 1935 гг.[299]. В 1963 году чешский дипломат Джозеф Корбел (отец Мадлен Олбрайт и наставник Кондолизы Райс) опубликовал два постановления 1931 г. той же группы материалов в своей книге Poland Between East and West («Польша между Востоком и Западом»). Корбел выяснил, что на постановлении 17 августа 1931 г. канцлер Генрих Брюнинг написал: «Строго секретно. Ни в коем случае не разглашать источник этого секретного отчета»[300]. Корбел также считал постановления 1934-36 гг. подлинными[301] .
В 1980–1981 гг., в журнале San Jose Studies, Ловенталь и МакДауэлл опубликовали три ключевые статьи об этих постановлениях Политбюро, содержащие описание документов, историю и методологию исследования, а также экзегезис ключевого документа[302]. Эти статьи дают наиболее полный обзор предмета и окончательно обосновывают аутентичность документов. В 1991 г. в Jahrbucher fur Geschichte Osteuropas было опубликовано письмо о документах[303]. Аутентичности документов были посвящены две статьи, представленные на Конференции ассоциации славистов Роки Маунтин в Денвере в 1998 г., еще раз привлекая внимание к этой проблеме.
Как упоминалось ранее, Свораковски инициировал исследования по данным постановлениям Политбюро в Гуверовском институте в середине марта 1955 г., а затем, в июне 1955 г., он занялся исследованием сообщения, опубликованного французским новостным агентством Havas 27 ноября 1939 г. Этот материал воспроизводит секретную речь Сталина 19 августа 1939 г., в которой он объясняет Политбюро, почему он принял пакт о ненападении с нацистской Германией ранее в тот же день.
Значение советско-нацистского пакта хорошо понял исследователь Сталина Олег В. Хлевнюк, отметивший, что «Сталин лично ответственен за пакт с Гитлером…»[304] . Это подтверждает доклад от агентства Havas. Свораковски считал, что этот доклад и постановления Политбюро относятся к одному типу материалов и что доклад и постановления подлинны. Эти взгляды разделял и эксперт по внешней политике Советского Союза Роберт М. Слассер, который в 1960 году назвал постановления Политбюро «Свитками Мертвого Моря в советских исследованиях»[305].
В работе 2006 г. Виктор Дорошенко, Ирина Павлова и Р.Ч. Раак представили наиболее полную на сегодняшний день картину того, что произошло 19 августа 1939 г. и позже, объединив материал агентства Havas и исследования Свораковски в высокоинформативном, основанном на детальном анализе сообщении о том, что произошло в этот судьбоносный промежуток времени[306]
