году перед «бронзой».
Но в работе со сборной терпение его и спокойствие вознаградились. Как-никак четвертое место в шестьдесят шестом году — пока наивысшее наше достижение на чемпионатах мира.
Маслова и Морозова я на поле не видел. Слышал, что играли они неплохо в свое время, но легенд про их выступления вроде бы не сложено.
Другое дело — Константин Иванович Бесков. Про его игру до сих пор вспоминают. Но что мне чужие воспоминания. Я его отлично помню — видел неоднократно. Не скажу, что он был мой самый любимый игрок, — кто были любимые, я уже здесь говорил. Возможно, равнодушие мое к динамовской игре сказывалось. Однако нельзя не признать — Бесков был из лучших. Это, конечно, игрок классный.
В пятьдесят четвертом году, когда моя жизнь в футболе только начиналась, Бесков уже заканчивал играть — чаще выступал за дубль.
А спустя сезон он пришел к нам в «Торпедо» как старший тренер.
Теперь-то я понимаю, что был он молод для такой задачи. И задним числом просто восхищаюсь им — старшим тренером в тридцать шесть лет. Да еще в команде, где большинство основных игроков немногим его моложе.
Молодой тренер и ставку собирался сделать на молодежь — решительно омолодить состав. Но люди, им выдвинутые, заиграли в полную силу только в следующем сезоне, когда Бесков покинул «Торпедо». Одним из любимцев его, кстати, был Валерий Воронин — Константин Иванович взял его в команду шестнадцатилетним. В одной из статей своих в «Футболе-хоккее» Валера пишет, что ходил тогда с коком — под Стрельцова. С коком я его что-то не припомню, а вот с таким же ровным пробором, как у Константина Ивановича, очень хорошо помню. Ну, пробор, допустим, — ерунда. Но что-то общее у них есть в складе характера. Не случайно, всегда их тянуло к миру искусства, к артистам. Оба они в этом мире свободно себя чувствуют.
Несмотря на то, что мы с Кузьмой тоже были молодые, Константин Иванович в нас вдруг увидел препятствие для осуществления своих замыслов.
Сейчас, при всех заслугах, положении, влиянии, и то иногда Бесков со своей категоричностью требований не всегда встречает понимание и поддержку. А уж тогда, ничем еще себя не проявив на тренерском поприще, на что мог рассчитывать он, предложив нашему руководству отчислить Иванова и Стрельцова? Без нас он брался сделать из тогдашнего «Торпедо» команду, отвечающую требованиям времени. Его, однако, не только не послушали, но и засомневались сразу во всех его начинаниях — на заводе к нам тогда относились так, что лучше и не придумаешь, верили в наше большое будущее. Мы, между прочим, и стали в том сезоне олимпийскими чемпионами, заслуженными мастерами спорта, а зимой и орденоносцами.
Но я этот случай с нами и Бесковым вспоминаю сейчас без всякой обиды. Я восхищаюсь тогдашней решительностью Константина Ивановича: ну, кто бы еще из тренеров пошел тогда на такое? Как все-таки верил Бесков в свои тренерские способности, в свою силу воли.
Тем более, что никаких конфликтов у Бескова с нами не было, дом его всегда был открыт для нас. Всегда нам у него в гостях было интересно — люди незаурядные, разговоры неожиданные для нас. Но самым интересным человеком в этом доме мне казался Константин Иванович.
Я о нем много думал и тогда, и потом, и сейчас нередко задумываюсь, узнав о тех или иных шагах, предпринятых им и в клубе («Спартак» мне меньше нравится, чем в детстве, но отношусь я к «Спартаку» все равно с симпатией), и в сборной.
По-человечески Бесков мне не так понятен и близок, как были понятны и близки Маслов и Морозов.
Бесков, на мой, сразу оговорюсь, взгляд, слишком уж жестким бывает с людьми, не подчинившимися его тренерской воле, не дай бог самому что ни на есть сильному игроку в команде Бескова вступить со старшим тренером в конфликт. Не раз я замечал, что при конфликте Бескова с тем или иным ведущим игроком большинство поначалу держит сторону игрока. Но почти всегда окончательная правота оказывается на стороне Бескова. Причем со своей человеческой точки зрения игрок вроде бы прав, но как футболист он в результате обязательно проигрывал, обострив отношения с Бесковым.
Бесков — тренер не только высокопрофессиональный, но и везучий. Везучий — при всех превратностях судьбы, которые пришлось ему испытать.
Якушин тренировал Бескова в том самом знаменитом «Динамо», на игру которого я смотрел, выстояв длинную-предлинную очередь.
И вот так все повернулось, что сначала моим тренером был Бесков, а десять лет спустя — Якушин.
При Бескове в «Торпедо» я еще был очень молодой, не знал никаких сомнений, никаких трудностей в футболе не испытал по-настоящему. И толком не понимал, зачем нужен тренер?
С Якушиным я встретился уже в шестьдесят седьмом году, когда снова меня взяли в сборную. Мне было тридцать лет, и кое в чем я уже разбирался.
И вот не знаю, можно ли Михаила Иосифовича с кем-нибудь из других, даже выдающихся тренеров сравнивать? Он ведь ни на кого не похож.
Все мысли Якушина — неожиданные. И тебя к их пониманию он подводит неожиданно — ты и оглянуться не успел, а уже разделяешь позицию тренера, думаешь, что сам собой на нее вышел.
Якушин никогда не казался таким жестким, как Бесков. Но что-то я не припомню случаев, когда бы нужные ему для решения задачи игроки выходили бы из-под его влияния, его контроля.
Дистанции между собой и футболистами он, казалось бы, никогда не соблюдал, никогда о субординации не заботился, все всегда по-простецки, по-домашнему, по-хорошему, с юмором, разговор с ним всегда легко завязывался, никаких казенных слов, дежурных фраз, все по душе, все по делу… Но в любом разговоре ощущаешь, что перед тобой человек очень большой. И шутки шутить с ним не приходится.
Пусть он с тобой вроде бы о пустяках говорит — запомни, что он говорил, и потом наедине с самим собой еще раз все им сказанное тебе «прокрути». Михаил Иосифович зря не скажет…
Коллега, футболист, в нем, однако, всегда чувствовался — он в такие тонкости вникал, так умел понять твое состояние накануне игры…
Гавриил Дмитриевич Качалин (он впервые взял меня в сборную в пятьдесят пятом году) — человек в нашем деле очень искушенный и не случайно работал со сборной больше других тренеров. И успехов при нем сборная добивалась немалых — Олимпиаду выиграли, Кубок Европы. Но вот на установках его на игру, случалось, что заскучаешь, чуть ли не заснешь — все уже тебе ясно, однако тренер считает нужным дополнительно тот или иной момент подчеркнуть. А когда понял основное, тебе уже никаких больше слов не нужно, никакие слова ничего тебе уже не прибавят.
У Якушина же на установке из тренерских соображений ни на секунду не выключишься — он не позволит, он все и всех видит, как хороший игрок на поле. Сразу замечает, что слушаешь его вполуха. И тут же вопрос тебе; как бы ты сыграл в такой ситуации?
Сейчас в командах видеомагнитофоны. Можно спокойно, внимательно посмотреть запись и в подробностях всю игру разобрать. А в наше время восстановить игру можно было только на словах и фишках, примагниченных к макету.
Но разборы у наших тренеров — кого ни возьми: Маслова, Морозова, Бескова, Качалина, Якушина — были на редкость интересными. Память у наших тогдашних наставников была колоссальная — они держали в уме всю игру, не пропуская ни одной существенной подробности.
Фишки на макете, сопровождаемые их комментариями, живыми игроками выглядели. Двинул тренер фишку — и словно тебя в спину толкнул. Иногда себя просто физически чувствуешь в тренерских пальцах…
Я уже вспоминал здесь о том, что старшие тренеры у нас часто менялись в пятидесятые годы. Но вторым тренером и при Маслове, и при Морозове, и при Бескове оставался все тот же Владимир Иванович Горохов (в шестидесятые годы он работал с Марьенко, с Морозовым и, наконец, с Валентином Ивановым). Был момент, когда в пятьдесят пятом году, после того как ушел Морозов, Горохов оставался за старшего, и мы закончили сезон четвертыми, но близки были к «бронзе», не сумели вот только у тогдашних чемпионов, у московских динамовцев, выиграть.
