oihsix; есть «мнение», а не «гордость», поскольку здесь не сказано oihmati, но oihsei; одно означает «мнение», второе — «надменность». И все дальнейшее: «Не превращать честь священнослужения в предмет гордости» — тебе принадлежит». Что ты такое говоришь, о борец за букву, о Аристарх [[130]] нашего времени, [строго] судящий всех без разбора писателей? Видно зря мы столько времени учились и «часто отдергивали руку от розги» [[131]], — отойдя от берега, сразу пошли ко дну. Конечно, раз человеку свойственно ошибаться, то человеку умному — признавать свои ошибки: какой бы ты ни был порицатель, сделай милость, — молю тебя, учитель, поправь меня и переведи слово в слово! Он отвечает: «Ты должен был перевести: надлежало нам, возлюбленный, не носиться с мнением священнослужителей». Вот оно, Плавтово красноречие! Вот аттическое изящество, сравнимое, как говорится, с речью муз! Оправдывается на мне ходячая простонародная пословица: «Посылать быка в палестру — даром тратиться на масло». Но не его это вина; трагедию под его маской разыгрывают другие; Руфин и Мелания [[132]], учителя его, за большие деньги научившие его ничего не знать. Я не осуждаю никого из христиан за невежество речей; еще Сократ сказал: «Я знаю, что ничего не знаю», а другой мудрец (Хилон, как считается): «Познай самого себя». Но я всегда почитал святую простоту, а не словесную нищету. Кто подражает моим речам, — говорит Апостол, — пусть лучше подражает добродетелям тех, у кого простота в речах искупалась величием святости. И силлогизмы Аристотеля, и изощренные остроты Хрисиппа посрамил Воскресший из мертвых. Смешно, впрочем, если бы кто–нибудь из нас среди богатств Креза и утех Сарданалала похвалялся бы лишь одним своим невежеством, — будто разбойники и прочие преступники все до одного красноречивы и прячут окровавленные мечи не в дуплах деревьев, а в свитках философов.
13. Я достиг конца письма, но не достиг предела своей печали. Ибо меня называют лжецом и треплют мое имя в бабьих покоях за ткацким станком, я же довольствуюсь тем, что не вижу за собой вины и не оправдываюсь. Поэтому все отдаю тебе на суд; прочти само письмо по–гречески и по–латыни, и тотчас поймешь, чего стоят вопли и мерзкие жалобы моих обвинителей. А мне достаточно все поведать дорогому другу и, укрывшись в келье, ожидать приговора. И хочу, если получится и если допустят враги, писать тебе лучше толкования на Писание, чем Демосфеновы и Туллиевы филиппики.
К Принципии. Объяснение 44–го псалма
Я знаю, Принципия, дочь моя во Христе, что очень многие упрекают меня за то, что я пишу по временам к женщинам и отдаю предпочтение перед мужчинами слабому полу. Поэтому я должен сперва ответить своим порицателям, а потом уже перейти к рассуждению, о котором ты просила. Если бы мужчины спрашивали о чем–либо из Писаний, я не вел бы речи с женщинами. Если бы Варак захотел идти в сражение, Девора не торжествовала бы победу над врагами (см.: Суд. 4; 5). Иеремия заключается в темницу, и поскольку обреченный на погибель Израиль не принял пророчествующего мужа, ему воздвигается Олдама пророчица (см.: 4 Цар. гл. 22). Священники и фарисеи распинают Христа, и Мария Магдалина плачет у Креста, приготовляет благовонные масти, ищет Его во гробе, расспрашивает садовника, узнает Господа, идет к апостолам, извещает об открытии. Эти сомневаются, она верит. Поистине башня, блистающая белизной и Ливанская, обращенная к Дамаску (Песн. 7, 5), то есть на кровь Спасителя, призывающую к покаянному вретищу. У Сарры не было женского, и поэтому подчиняется ей Авраам и говорится ему:
Все это изложил я тебе кратко, дочь (достойнейшая), для того, чтобы ни ты не жалела о своем поле, ни мужчины не надмевались своим именем (мужчин) — мужчины, в осуждение которым в Священном Писании восхваляется жизнь женщин. Радуюсь, и мужество мое поддерживается, как некоторым добрым предзнаменованием, когда встречаю я в Вавилоне Даниила, Ананию, Азарию, Мисаила. О, сколько старцев и судей израильских сжарил на сковороде своей царь вавилонский! Сколько Сусанн (что в переводе значит «лилия») вяжут Жениху букеты из белых цветов целомудрия и терновый венок обращают в славу торжества! Там на глазах у тебя Марцелла и Азелла, пребывающие в изучении Писаний и святости духа и тела; одна из них зелеными лугами и по различным цветам Божественных книг поведет тебя к Тому, Кто говорит в Песни:
Читая 44–й псалом, я нашел в его надписании: в конец, о изменяемых сыном Кореовым, в разум, песнь о возлюбленнем. В еврейском написано: lamanasse al sosannim labne core messhil sir iditoth, что переводим мы по–латыни: victori pro lilies filiorum core, eruditionis canticum amantissimi. Симмах, по своему обыкновению, перевел яснее: торжество о цветах. Итак, sosannim переводится или о изменяемых, или о лилиях и цветах; также и mechil значит и учение, и ученейшего; sir — песнь; icliclia — древнее имя Соломона, который в другом смысле называется миролюбивым. Всех, впрочем, четыре псалма, у которых начало надписания это же самое, хотя последняя часть его и разнится: это 44–й, 59–й, 68–й, 79–й; из них средние два надписываются Давиду, а первый и последний — сыном Кореовым и Асафу. Говорить обо всех теперь не время; изъясним тот, который начали.
Хорошо со словом конец поставлены в связи изменяемые в конце веков, о которых говорит апостол:
