все было реальнее — кожа под его руками была горячая, губы мягкими и такими сладкими.
— Ты такой красивый, — прошептала Марина и провела аккуратно пальцами по его правой щеке. Он перехватил руку и сжал их, наверное, переоценив свои силы, так как она поморщилась от боли.
— Прости меня, я не хотел сделать тебе больно, — он поднес ее пальцы к губам и поцеловал их один за другим. — Разве ты не видишь, как я ужасен?
— Нет, — покачала она головой. — Это неправда, ты вовсе не ужасен.
Веки Загорского внезапно стали такими тяжелыми, что он не смог удержаться и закрыл их. Потом резко распахнул глаза в страхе, что Марина исчезнет сейчас, как исчезала всегда, едва он смыкал веки.
— Ты устал? — спросила она слегка разочарованно.
— Это все аш[291]. Не надо было добавлять бренди, а делать наргиле на воде, — прошептал он, изо всех сил борясь со сном. — Я не буду спать… не буду.
— Лучше поспи, — мягко проговорила она, в мгновение ока оказываясь в другом месте. Он даже не успел удивиться, как она так быстро переместилась. Теперь она сидела рядом с ним, положив его голову себе на грудь, перебирая пряди его волос. — Отдыхай, князь…
— Ты уйдешь, — возразил он ей, качая головой. Он не хотел спать сейчас, но глаза закрывались помимо его воли. — Ты уйдешь от меня.
И тогда она прошептала ему в ухо, легко касаясь губами:
— Нет, я останусь с тобой. Я не уйду, пока ты сам не прогонишь меня…
— Как я могу прогнать тебя? — приподнял он в усмешке уголок рта, проваливаясь в глубины сна. Маленькая капелька скатилась из уголка его глаза и упала на ворс ковра. — Разве могу?
Глава 39
И этой муки нет сильней — конца любви, надежд, желаний...
Они прибыли в имение Арсеньевых уже под вечер, когда на землю опустились сумерки, а на темном небе появилась красавица-луна. Такая задержка произошла по вине Загорского — после вчерашнего вечера предстоящее путешествие было мукой для него: сильно болела голова, мучила жажда, мутило. По пути им приходилось останавливаться, чтобы Сергей мог выйти на свежий воздух из душной кареты, пройтись по талому снегу. Он не знал, связано ли его состояние со вчерашним вечером или с волнением, что каждый раз охватывало его, стоило ему подумать о том, что завтра будет все кончено. Завтра он увидит Марину…
— Бурная ночь? — только один раз за все время их путешествия поинтересовался Арсеньев, приподнимая бровь. И более ничего, за что Сергей был ему благодарен. Ему не хотелось сейчас вести какие-либо разговоры, даже на отвлеченные темы.
По приезду в Киреевку их встретили прямо на крыльце усадебного дома. Жюли не могла дождаться, когда ее муж наконец-то вернется из Петербурга после недельного отсутствия, и потому выскочила прямо из дверей, как только Арсеньев вышел из кареты. Кинулась ему на шею на глазах у дворни, ничуть не смущаясь, а тот, смеясь, поцеловал ее сначала в губы, а потом в лоб, как того требовали приличия.
— У нас гости, родная, — скосил Павел глаза на Сергея, стоявшего чуть поодаль. Жюли заметила его и тотчас вспыхнула, как маков цвет, осознавая, что выставила себя сейчас совсем не дворянкой перед этим человеком. Тем паче, он стоял, насупившись, опустив подбородок в поднятый ворот шинели.
— Здравствуйте, Юлия Алексеевна, — тихо проговорил он и приложился к ее дрожащей руке. Она взглянула на него смущенно и с явным состраданием в глазах. Что ж, имела на это полное право! Его нынешнее положение не пожелать и врагу.
— Bonsoir, Сергей Кириллович, — ответила она, отводя глаза от его лица, словно ей было не по себе глядеть на него. И это ему было понятно — первое время Сергей сам не мог вообще смотреть на себя в зеркало. — Пройдемте в дом, отчего стоять на ветру?
В доме их встретила няня с маленьким мальчиком, который едва стоял на ногах, держась за ее ладонь. Кареглазый, с пышной каштановой шевелюрой, он был так похож на Жюли, что сомнений не возникало совсем, чей ребенок стоял перед ними. Неловко передвигая своими пухлыми ножками, мальчик двинулся по направлению к Арсеньеву, что лепеча и таща за собой няньку. Павел улыбнулся и подхватил на руки своего сына, прижимаясь лбом к его маленькому носу.
Загорский, стоявший в дверях, не мог не видеть этой семейной идиллии: отец с ребенком на руках, супруга и хозяйка дома, краем глаза посматривая за мужем и сыном, отдает распоряжения насчет ужина, нянька, дородная крепкая женщина, скрестив руки на груди, наблюдает за игрой барина с барчуком. Эта картина заставила его осознать, что было потеряно им за эти годы. Быть может, не стоило ему быть столь аккуратным тогда, в первые дни после венчания? Быть может, если бы у них с Мариной был общий ребенок, она относила положенный ее статусу траур, а не вышла бы замуж так стремительно за другого? Ведь ничто не скрепляет брак так сильно, как дитя.
Сергей чувствовал себя лишним здесь, в Киреевке. Нет, разумеется, и Павел, и его супруга были столь внимательны и предупредительны к нему, как, верно, ни к какому другому гостю. Но их взгляды, их жесты и особые, условные слова, понятные только им одним, заставили Загорского, как никогда почувствовать свое одиночество. Он невольно нарушил своим присутствием их маленький семейный мирок, и оттого ему было не по себе.
— О, нет-нет, — поспешил Загорский отказаться от бренди и сигары в кабинете Арсеньева после ужина. Он прекрасно понимал, что после недельной разлуки самым заветным желанием друга было сейчас уединиться в своей спальне с женой. — Я так устал сегодня, что единственное мое желание — это пойти к себе.
— Если ты так говоришь исключительно из вежливости.., — начал было Павел, но Сергей перебил его.
— Мой друг, ты прекрасно знаешь, что я мало спал прошлой ночью. Потому я ничуть не лукавлю, когда говорю, что даже превосходнейшему бренди и отличной сигаре я предпочел бы гостевую комнату.
Сергей заметил краем глаза, как волнуется Жюли, словно ей хочется переговорить с ним, и он прекрасно знал, какова будет тема их разговора. И также знал, что вовсе не горит желанием вести этот разговор сегодня вечером. Его нервы были так взбудоражены, что еще несколько минут, и он начнет барабанить пальцами по столу, нарушая правила приличия.
Наконец, пожелав друг другу покойной ночи, Арсеньевы и Сергей разошлись по своим комнатам. Загорский честно попытался уснуть, он даже лег в постель и попытался закрыть глаза. Но снова и снова в его мозгу возникала одна и та же мысль, гнавшая его прочь из постели в темноту ночи. Спустя некоторое время, когда единственная свеча, освещавшая гостевую комнату, сгорела наполовину, Сергей перестал бороться с собой, накинул на плечи мундир и вышел из спальни, аккуратно ступая по половицам, стараясь не пробудить ото сна дом. Он вышел в сад, вдохнул полной грудью холодный весенний воздух. Затем решительно направился в сторону флигеля, который едва виднелся в лунном свете сквозь черные силуэты деревьев.
Сергей даже не думал о том, что дом может быть заперт на зиму, ведь он был неотапливаемый, холодный для проживания весь год. Его просто туда влекло со страшной силой — снова побывать в том месте, где он был так счастлив. Именно здесь он прятался мысленно, когда сил выдержать тот ужас, что он переживал, будучи в плену, уже не было. Именно сюда влекли его наркотические грезы.
Загорский поднялся на крыльцо флигеля, толкнул дверь и с удивлением обнаружил, что она отперта, словно кто-то свыше угадал его желание побывать здесь. Внутри было совсем пусто — ни мебели, ни гардин и портьер, даже ткани на стенах кое-где не было. Голые доски пола и стен, пыльные стекла окон, сквозь
