Сьюда! Сьюда!
Сергей же не обращал внимание на вопли бонны. Он смотрел, не отрывая взгляда от дочери, что сейчас вдруг протянула ему маленькую ладошку:
— Helen Voronina, enchante de faire votre… votre…, — девочка смущенно замолчала, видимо, не в состоянии выговорить столь длинное французское слово, и Сергей помог ей:
— …сonnaissance[431].
Леночка кивнула, улыбаясь ему, а он коснулся губами ладошки этой маленькой барышни, с трудом отпустив ее после из своих рук. Она заинтригованно смотрела на Сергея, не отводя своего пристального взгляда от его лица.
— Я играю, — сказала она по-русски и показала ему куклу, а потом поморщилась, когда бонна взяла чересчур высокую ноту в своем призыве к слугам. — Кричит?
— Он просто испугалась меня, — пояснил Сергей. — А ты не боишься меня?
— Non, — качнула головой Леночка, и ее кудряшки так и подпрыгнули при этом движении. Сергей еле сдержал себя, чтобы не провести по ним ладонью, ощутить их мягкость. — Я ничего не боюсь. А скоро у меня будет пони. Это cheval petite[432].
— Это хорошо, — согласился с ней Сергей. Она вдруг перестала улыбаться, глядя на него, стала встревожено смотреть в его глаза, сморщив смешно лобик.
— Ты плачешь? У тебя что-то болит?
— У меня болит сердце, — честно ответил ей Сергей, и она нахмурилась еще больше.
— Я не хочу, чтобы кто-то болел. Но maman болеет, — она так смешно вздохнула, изображая, как она огорчена этим обстоятельством, что Сергей не мог сдержать улыбку. На его плечо вдруг легла легкая морщинистая рука, и мягкий голос произнес:
— Вам трэба уходзиць з гэтай паловы дома. Хутка тут будуць лакеи. Хадзем, ваша яснавяльможнасць, хадзем со мной, — и после, уже к бонне. — Ды змоўкни ты, абвяшчэння! Уходзиць ен![433]
Сергей в последний раз заглянул дочери, не сдержался и все же провел ладонью по ее кудряшкам, мягким и таким приятным на ощупь.
— Au revoir, ma bonne![434] — тихо прошептал он, но Леночка его услышала и кивнула ему, снова протягивая руку для прощального поцелуя:
— Au revoir, monsieur!
Всего несколько минут, но эти мгновения перевернули его жизнь. Сергей молча шел за Агнешкой, обратно в гостиную. Она что-то говорила ему, ни на минуту не умолкая, но он понимал ее через слово, ведь с волнения та совсем забыла русскую речь. Но имя Марины он без особого труда разобрал в этом потоке слов и тут же остановился.
— Я не хочу видеть ее. Не сейчас, — он потер веки, а потом устремил взгляд на Агнешку, настолько тяжелый и холодный, что та поежилась. — Где я могу найти бумагу и чернила? Записку оставлю.
Агнешка распахнула одну из дверей и провела его в кабинет. Судя по тому, что в кресле лежала небрежно брошенная шаль, а также по искусно расписанному фарфоровому письменному прибору на бюро, Сергей определил, что находится в половине Марины. Из полуоткрытых боковых дверей до него донесся слабый сладкий аромат духов, и он пошел на этот запах, словно завороженный им, взял со спинки стула тонкую сорочку, погладил пальцем легкую ткань. Он закрыл глаза, даже сильно зажмурил их, а по щекам его заходили желваки, и Агнешка, стоявшая в дверях, поспешила сказать:
— Не трымай на яе зла, барин. Не трымай![435]
Сергей тут же очнулся от своих мыслей, услышав ее голос. Бросил сорочку на стул и вернулся обратно в кабинет, к бюро, где было схватился за бумагу и перо, но, заметив книгу, лежащую подле письменного прибора, потянул ее к себе. Он нашел необходимую страницу и быстрыми резкими движениями подчеркнул несколько строк, макнув перо в чернила. Затем оставил все на столе и вышел вон.
Агнешка бросилась было за ним, но ее возраст не позволял ей уже передвигаться также быстро, и она отстала. А когда до нее из распахнутых окон донесся звук лошадиных копыт по камню подъездной аллеи, поняла, что торопиться уже некуда.
Весь дом прямо бурлил в ожидании возвращения графини, которой тут же послали сообщение о странном визите князя. Бонна, уверенная, что маленькую графиню пытались похитить, не отпускала руки девочки ни на минуту, чем вызвала у той злость и довела до слез. Агнешка с Параскевой на пару налетели на ту, пытаясь отобрать у нее дитя, но та не отдавала, заслонив девочку собой. Игнат громко призывал к порядку спорщиц, грозя, что всенепременно отправит всех на конюшни, и в первую очередь лакеев, что все же должны были быть поближе к дому. А вдруг, грабители бы приехали, вопил он, вызывая смех в задних рядах отчитываемой дворни, собравшейся в передней, что распаляло его еще больше.
Всю эту кутерьму и застала Марина, вернувшись в усадьбу. Ее нервы и без того были напряжены этим нежданным, столь волнующим ее визитом. Ее бедное сердце вдруг украдкой шепнуло, вдруг он приехал за ней. Даже сюда, в Завидово. Но разум жестоко обрывал: «Чушь! Подобного не может быть!»
Она быстро заставила дворню умолкнуть почтительно и разойтись по своим делам, коих в это время года было немало. К тому же в вычерпываемом водоеме совсем немного оставалось воды до дна, а значит, и до долгожданной находки, и она сразу же напомнила собравшимся, что день нынче короток, не начало лета все же. Затем она прошла в сопровождении Игната в голубую гостиную, где ее ждал собственный портрет.
— Князь видел? — замирая сердцем, спросила Марина у Игната, но тот не успел ничего сказать, так как в гостиную постучались няньки и бонна с ребенком. Марина обняла подбежавшую к ней дочь, крепко прижала к себе.
— C'est inadmissible, madam. Domestique doit toujours etre dans la maison, — кипятилась бонна. — Cet homme peut nous tuer![436]
— Paix, mademoiselle Le Bonn! Vous etes vivant et en bonne sante que je vois. Votre cris faites peur a enfant[437], — одернула ее Марина.
— Он был тут. И видел Ленусю, — проговорила Агнешка, и Марина подала остальным знак удалиться. После того, как они остались одни, она склонилась к дочери и спросила ее:
— Моя дорогая, ты видела этого мужчину? Он приходил к тебе?
— Он напугал mademoiselle, — кивнула девочка. — Пошто она перепугалась, monsieur же хороший. Он плакал. У monsieur сердце болит.
Марина отшатнулась, услышав эти откровения дочери, встревожено взглянула на Агнешку:
— Где он? Он уехал? Что он сказал? Он зол на меня? Оставил записку?
— Ничего не сказал, моя милая. Вот только…, — и няня протянула ей книгу, раскрытую на той самой странице, что искал Сергей. Это были сочинения Байрона, стих «Прости». И несколько строк, выборочно подчеркнутых сильной мужской рукой, ударили Марину в самое сердце.
…И в час, как нашу дочь ласкаешь, Любуясь лепетом речей, Как об отце ей намекаешь? Ее отец в разлуке с ней…
…Прости ж, прости! Тебя лишенный, Всего, в чем думал счастье зреть, Истлевший сердцем,
