— Ох, горько мне! Горько!
За ним подхватили этот клич все приглашенные, стоявшие в зале, сопровождая его смехом и негромкими хлопками. Марина передала поднос шагнувшему к ней лакею и повернулась к Анатолю, который стоял рядом и смотрел на нее. Он даже не склонился к ней, словно не намереваясь целовать ее.
Неужели он хочет, чтобы она первая коснулась его губ своими губами? Как можно? У Марины от волнения голова пошла кругом, а окружающие ее продолжали выкрикивать «Горько», каждый раз будоража ее натянутые донельзя нервы. Она умоляюще взглянула на своего супруга, и он смиловался над ней. Протянул руку и привлек ее к себе, касаясь губами ее рта. Но это касание отнюдь не было нежным или просто вежливым, как того требовали обстоятельства. Анатоль с силой прижался губами к ее губам, вдруг больно прикусив ее нижнюю губу. Такой быстрый поцелуй, но он выразил всю ту злость, что кипела сейчас в Воронине, и Марина снова вспомнила свои недавние страхи.
За этим небольшим приемом поздравлений последовал легкий поздний завтрак в соседней зале, после которого Воронин сообщил о том, что он с супругой отбывает в свое имение в Нижегородской губернии, посему они отбыли сразу же, как покинули собрание императорская чета и их дети.
— Но как же так? — недоуменно спрашивала Марина своего супруга, когда они, попрощавшись с родными Марины и приглашенными гостями, покидали залу. — Вы ведь не намеревались уезжать из Петербурга после венчания.
— Я переменил свое мнение, имею на это полное право, — отрезал ей Воронин. — А что вас смущает? Ваши вещи и так были уложены для переезда, так какая им разница, куда направиться — в мой особняк или в Завидово?
— Но мне необходимо переменить платье, — настаивала Марина. — Не могу же я ехать в подвенечном платье?
— Почему бы и нет? Разве оно чем-то отлично от других ваших нарядов? — с издевкой спросил Анатоль, подсаживая ее в карету. Он сразу же убрал руку с ее локтя, как только она заняла место в карете, словно касание ее тела причиняло ему боль. Потом сел в карету напротив нее и легко стукнул в крышу кареты, мол, поехали.
Сначала они ехали в полной тишине, предпочитая смотреть куда угодно, только бы не встречаться глазами друг с другом. Это было еще выполнимо, пока они проезжали по столице. Но когда их карета миновала дорожный пост, и пейзаж за окном стал довольно однообразен, это стало довольно затруднительно.
— А Завидово? Какое оно? — наконец решилась задать вопрос Марина, чтобы хоть как-то за разговором скоротать это тягостное напряженным молчанием путешествие. Анатоль резко повернул к ней голову, но ничего не сказал, лишь откинулся назад и закрыл глаза, всем своим видом показывая, что не намерен поддерживать разговор. Это выглядело так грубо, что у Марины сперва даже не нашлось слов, чтобы что-нибудь сказать ему в ответ. Она немного помолчала, собираясь с мыслями, потом, не отводя взгляда от своих рук, лежащих на коленях, проговорила тихо:
— Я не понимаю вашего поведения, Анатоль Михайлович. Не могли бы вы объяснить причину его? Если я вас чем-то невольно прогневала…
Она не успела договорить. Анатоль схватил ее за руку и притянул к себе, заставив взглянуть в свои горящие гневом глаза. Он ничего не говорил, просто молчал, но от этого молчания у Марины кровь стыла в венах. Их напряженный зрительный контакт длился не менее минуты (Марине же она показалась вечностью), затем Воронин резко стукнул в стенку кареты, подавая сигнал кучеру остановить. Когда тот выполнил его приказ, Анатоль легко оттолкнул Марину обратно на ее сиденье и вышел, крикнув выездному лакею, чтобы ему подали лошадь.
Это все слышала Марина прежде, чем дверца кареты захлопнулась от сильного удара. Такого сильного, что слегка задребезжало стекло в ее окошке. Девушке стало страшно, как никогда раньше. По всему было видно, что он разозлен… нет, не просто разозлен, а в ярости. Куда он везет ее? Зачем этот спешный отъезд из столицы, подальше от ее родственников, знакомых, привычной обстановки?
Неужели он все-таки все знает? Нет, покачала она головой. Разве в этом случае Анатоль повел бы ее под венец? В тягости от другого никакой мужчина не пойдет на это… Или все же пойдет?
Не в силах долее выносить напряжение Марина расплакалась. Как же все хорошо было раньше, в Ольховке! Не вернулась бы она в столицу, ничего бы и не было: ни ее истории с Загорским, ни этого вынужденного брака с человеком, который пугал ее все больше и больше. Она вспомнила его большие руки со сбитыми костяшками пальцев на правой, а потом ей привиделся комердин Анатоля, с разбитой губой и ссадинами на щеке. Марина даже и подумать не могла, что Анатоль способен на то, чтобы избивать дворовых. Он ей всегда казался таким благородным, таким добрым и справедливым.
— Ты обещал защищать и оберегать меня, — прошептала Марина сквозь слезы, обращаясь в никуда, но к конкретному визави. — Ты поклялся, что всегда будешь рядом со мной. Но ведь теперь я одна, совсем одна… и мне страшно, Господи, как мне страшно… Почему ты оставил меня, моя любовь? Почему не забрал с собой?
После того, как Анатоль поехал верхом, видимо, он решил ускорить их темп движения, потому как карета поехала заметно быстрее, то и дело, потряхиваясь на неровностях дороги. Марина, измученная свои плачем и своими страхами да укачанная этой тряской, неожиданно для самой себя заснула, и проснулась только тогда, когда карета остановилась. Девушка отодвинула в сторону шторку, чтобы посмотреть, чем вызвана подобная задержка, и с удивлением обнаружила, что за стеклом уже довольно темно, а стоят он на широком дворе, мощенном камнем, перед двухэтажным домом с колонами. По двору суетились люди с лампами в руках, разгружая вторую карету, видимо с поклажей Марины, а стоявший посередине двора Анатоль разговаривал с пожилым мужчиной во фраке и таких белоснежных чулках, что они прямо светились в этой темноте.
Вдруг Анатоль резко махнул рукой в сторону ее кареты, и Марина от неожиданности этого движения вздрогнула и отпрянула вглубь кареты. Какая глупость прятаться, разозлилась она на себя, он же все равно не видит ее в этой тьме. Она посмотрела вновь на своего супруга и заметила, что он закончил беседу с мужчиной, который сейчас принялся подгонять дворовых, развернулся к дому и направился прочь. Он оставит ее здесь, в карете, вдруг с ужасом поняла Марина. И даже не поможет ей сойти. Словно ненужную игрушку себе привез!
Марина вмиг распахнула дверцу кареты и позвала своего супруга так сильно, как только могла, стараясь перекричать шум во дворе:
— Анатоль Михайлович!
Воронин замер, а потом развернулся к ней и принялся смотреть на нее, словно выжидая, что она будет делать в следующий момент. Марина заметила краем глаза, как застыли дворовые, разглядывая ее во все глаза, и осознала, что она невольно привлекла к себе внимание окружающих.
Черт-черт-черт! Разозлилась она. Теперь ей не хода обратно. Либо Анатоль вернется и поможет ей, либо покажет дворне, что супруга ему не особо по сердцу, уйдя в дом и предоставив ей самой выбираться из кареты. После его сегодняшнего поведения она могла ждать от него чего угодно.
Тут пан или пропал! Марина вздернула подбородок и протянула руку в его сторону. Анатоль смотрел на нее около минуты, затем опять повернулся к дому, и сердце Марины ухнуло вниз. Перенести такое унижение! На глазах у дворни! За что?
Но тут Воронин развернулся и быстро подошел к карете, взял ее руку в свою.
— Марина Александровна, — процедил он сквозь зубы.
— Анатоль Михайлович, — она лишь выше вздернула подбородок.
Воронин потянул ее за собой и развернул лицом к дворовым.
— Ваша барыня и моя супруга ее сиятельство Воронина Марина Александровна, — сказал он громко, обращаясь ко всем присутствующим во дворе. — Представиться вы ей сможете завтра.
Произнеся это, он потащил Марину за собой в дом, потом далее, в жилую часть дома, не давая ни малейшей возможности осмотреться вокруг, узнать хотя бы немного место, в котором ей предстояло жить теперь. Наконец, проведя ее через анфиладу комнат, он оставил ее в одной из них — хорошо обставленной спальне, декорированной в розовых и кремовых тонах. И все это без лишнего слова или жеста. Даже не сказал, ждать ли ей его сегодня, ведь, как она узнала по часам, стоявшим на резной этажерке, сейчас было
