бодро переносил летний зной июня и августа, который не терпели даже молодые люди, и он смеялся над теми, кто не мог его выносить. Но когда, во время похода, он проходил через теснины, то вынужден был допускать, чтобы его несли сильные руки его воинов. В этом походе принимали участие Карл, весьма могущественный граф Фландрии, Фульк, граф Анжу, граф Бретани и, полученное по обязательствам короля Генриха, войско из Нормандии, а также бароны и знатные люди королевства в количестве, достаточном для завоевания даже Испании.
Пройдя опасные рубежи Оверни и миновав встретившиеся по дороге замки, он подошел к Клермону. Когда он обратил свою армию против слабого замка Монферран, стоявшего по другую сторону от города, то рыцари, назначенные для его обороны, были столь напуганы великолепной французской армии, столь непохожей на них самих, и так поражены великолепием их кольчуг сверканием на солнце их шлемов, что, слегка замешкавшись в праздном созерцании, бросили внешние укрепления и бежали, как оказалось очень вовремя, в цитадель и заняли ее внешний бастион. Но когда дома, оставшиеся после их отступления, были преданы огню, то пламя обратило с пепел все, кроме цитадели и ее защитников. В этот день большой жар от внезапно сгоревшего города заставил нас разбить свои палатки снаружи, но уже на следующий день, когда огонь погас, мы разбили их внутри.
Ранним утром этого дня король совершил то, что нас наполнило восхищением, а наших врагов — поразило. Поскольку наши палатки били разбиты близко от одного угла башни, и поскольку всю ночь они без конца так сильно беспокоили нас многочисленными атаками и настоящим ливнем стрел и копий, что несмотря за охранение из вооруженных воинов, поставленных между ними и нами, мы все же должны были укрыться за нашими щитами. Король приказал выдающемуся рыцарю и известному барону, Амори де Монфору, послать к этому углу бастиона людей в засаду, чтобы враги не смогли вернуться в него невредимыми. Искусные в таких вещах, Амори и его люди вооружились в своих палатках, а затем со всей прытью своих коней обрушились на врагов, находившихся у угла. Пока наши люди отвлекали их, нескольких удалось застать врасплох и взять, и они были сразу же отосланы к королю. Хотя они пытались откупиться за большие деньги, король приказал, чтобы каждый из них лишился руки, и изувеченные таким образом, они были отосланы назад к своим соратникам, и каждый был должен нести один свой кулак в другом своем кулаке.
После этого, остальные, устрашенные такой угрозой, оставили нас в покое. Пока мы, оставаясь на месте, сооружали осадные машины, вся Овернь лежала покорной и находилась в полном распоряжении нашей армии. Затем сюда прибыл, во главе большого войска аквитанцев, герцог Вильгельм Аквитанский. С гор, в которых он разбил свой лагерь, он видел сверкающие на равнине французские войска и был поражен громадной величиной их армии, и в своем бессилии он раскаялся, что вмешался в эту войну и послал гонцов просить мира у короля. Затем он явился лично, чтобы переговорить с Людовиком как со своим сеньором. Его речь начиналась так: «Мой сеньор король, твой герцог Аквитании многократно приветствует тебя и выражает тебе всяческое уважение. В своем высоком положении королевское величество не должен пренебрегать службой герцога Аквитании и не должен допускать умаления его прав. Поскольку, если справедливость требует службы от вассалов, то она также требует и справедливости от сеньора. Поскольку граф Овернский держит Овернь от меня, также как и я держу ее от тебя, то если он совершил преступление, то это моя обязанность заставить его предстать при твоем дворе и придти в твое распоряжение. Я никогда не мешал ему сделать это, и действительно, сейчас я предлагаю сделать так, чтобы он явился к тебе и смиренно прошу тебя принять это предложение. Чтобы устранить у твоего высочества какой-либо повод сомневаться во мне, я могу дать много соответствующих заложников. Если бароны королевства рассудят так, то да будет так. Если они решат по другому, то пусть будет так как они решат». Тогда король, после совещания с баронами, ради торжества правосудия, принял присягу, клятву и достаточное число заложников и восстановил мир в стране и в церкви. Затем он назначил день для рассмотрения дела в Орлеане, в присутствии герцога Аквитанского — условие от которого они долго отказывались, — с честью собрал армию и удалился победителем в Париж.
Глава 30
Я намереваюсь рассказать о его прекраснейшем подвиге, о его самом благородном деянии из совершенным им от юности и до конца жизни. Хотя об этом можно рассказывать много, но чтобы не наскучить моим читателям, я расскажу лишь вкратце, в основном о том, что он сделал, а не о том как он это сделал.
Знаменитый и очень могущественный граф Карл, сын короля Дании и тетки короля Людовика был, по праву наследства, приемником храброго графа Балдуина, сына Роберта Иерусалимского и правил весьма многолюдной землей Фландрии с энергией и старанием, показав себя известным защитником церкви и благородным защитником правосудия. Выполняя долг чести, он несколько раз добивался и законным образом доставлял в суд своего двора, определенных могущественных людей низкого происхождения, возвысившихся благодаря своему богатству и которые, будучи по происхождению всего лишь сервами, заносчиво добивались выведения своих семей из под его сюзеренитета сеньора. Именно старшина Брюгге и его родственники, раздувшиеся от гордости отъявленные преступники, и заманили графа в самую жестокую ловушку.
Однажды Карл приехал в Брюгге и рано утром отправился в Божью церковь. В молитве он опустился на пол на колени и держал в руках молитвенник, когда туда же вошел некий Бурхард, племянник старшины и дикарь, вместе с другими членами этой нечестивой семьи и прочими соучастниками своего отвратительного преступления. Пока Карл молился и говорил с Богом Бурхард тихо проскользнул у него за спиной, обнажил свой меч и слегка коснулся шеи распростертого по полу графа так, что когда тот чуть-чуть приподнялся, то стал удобной мишенью для нежданного меча, и затем, одним ударом, он нечестиво убил благочестивого человека, и так серв обезглавил своего сеньора.
Те соучастники этого ужасающего убийства, что жаждя крови, стояли вокруг, словно псы пирующие на бренных телах, нашли удовольствие в том, что разрубили невинного человека на куски и особо радовались, что оказались способными довершить злодеяние, которое они зачали и которому дали рождение. Словно ослепленные своей злобой, они продолжали нагромождать бесчинства и перерезали всех людей в замке и тех благородных баронов графа, которых смогли найти либо в самой церкви, либо вне ее, то есть в замке, и как самые последние негодяи предали их мечу, пока те исповедовались и нечего не ожидали.
Убийцы похоронили графа в самой церкви, боясь, что если они затеют траурную церемонию с похоронами, то люди преданные ему как за его славную жизнь, так и за его еще более славную смерть восстанут, чтобы отомстить за него. Затем они обратили церковь в разбойное гнездо, укрепили сначала ее, а затем и дом графа, приготовили столько припасов сколько смогли и, в своем крайнем высокомерии решили защищаться там, и таким образом прибрать к рукам и всю землю.
Несогласные с этим фламандские бароны были поражены столь великим злодейским преступлением. Чтобы их не сочли изменниками они плакали, когда присутствовали на похоронах графа, и сообщили обо всем сеньору королю Людовику, да и всем остальным, поскольку вести об этом разошлись по всему миру. Любовь к правосудию и привязанность к своему кузену могли вызвать войну со стороны английского короля и графа Тибо. Поэтому он смело двинулся во Фландрию, намереваясь использовать все свои возможности, чтобы с наибольшей жестокостью покарать этих самых больших злодеев на свете. В качестве графа Фландрии он назначил Вильгельма Нормандского, сына герцога Роберта Иерусалимского, который, благодаря кровным узам, мог претендовать на этого звание. Не боясь ни варваров этой станы, ни погрязшей в измене отвратительной семьи, он подошел к Брюгге и плотно осадил изменников в церкви и башне, воспрепятствовав получению какого-либо продовольствия, кроме того, что они запасли, и которое, благодаря божьей помощи теперь стало непригодно для еды и вызывало у них лишь отвращение. Некоторое время он изнурял их голодом, болезнями и мечом, после чего они оставили церковь и держались только в башне, которая давала им защиту.
Теперь они отчаялись за свою жизнь, и их лира обратилась на похоронную музыку, а их орган
