таково, что меня за него засадили бы и, вероятно, расстреляли; значит, реальному прошлому не было места, оно должно было исчезнуть. А того нереального прошлого, которое я собирался рассказывать, когда меня будут допрашивать, все равно не было; значит, я оказался без прошлого. И еще другую интересную вещь я обнаружил: будущее существует для нас, лишь поскольку мы можем вообразить, что будет впереди, и перенестись туда; но когда и вообразить не можешь, то и переноситься некуда, и будущее вдруг исчезает. Так бывает, когда войдешь в темную комнату, и ничего не видно, и весь мир кончается вот тут, потому что впереди только тьма, нет никакого пространства, а только глубокая тьма. И вот находишься, как будто в геометрическом плане, в малюсеньком отрезке времени, в котором сосредоточилось все твое прошлое и из которого может вырасти все твое будущее.
Такой момент, такое состояние дает нам возможность молиться всеми силами нашего естества – и ума, и сердца, и воли, и тела, потому что все сосредоточено в одну-единственную точку, которая достигает такой напряженности, такой сгущенности, что если только она разрядится, то на ней можно действительно строить будущее. И из этой точки можно смотреть на прошлое, но не быть воображением в своем прошлом; можно смотреть вперед, но не быть как будто где-то там, впереди, а быть здесь и смотреть вперед, как человек смотрит, например, в окно. Он – в комнате, сад снаружи; он видит сад, он может или вообразить себя в саду, или знать, что он здесь, за стеклом (а то и за решеткой)… И вот, если научиться этому – а научиться этому можно просто теми упражнениями, которые я указывал – тогда можно стоять перед Богом.
Ведь это опыт, который есть у нас и в других областях. Скажем, когда мы едем куда-то на поезде, поезд мчится, а мы сидим в совершенном покое, смотрим в окно, читаем газету или книгу, можем молиться, можем разговаривать, причем не о том месте, куда мы едем, и не о том, что мы там будем делать, и не о том, что нас там ожидает, а просто о том, что нам интересно говорить нашему спутнику или от него слышать. Почему же нам не применить это в молитве? Это опыт каждодневный; ведь только очень неразумные люди, когда едут из Одессы в Ленинград, во время путешествия стараются перебраться из последнего вагона в первый, чтобы быть ближе к месту прибытия. Всякий же понимает, что на таком расстоянии весь поезд меньше полувершка, значит, не стоит и двигаться. А в нашем молитвенном пути мы стараемся эти полвершка пройти вот-вот теперь, будто мы будем ближе к небу от того, что мы вот столько- то прошли. А небо само к нам идет, и время нас туда несет, только бы мы занимались своим делом и ввели небо в то место, где мы находимся, потому что это зависит от нас. Если мы живем в настоящем мгновении, если мы в это мгновение пребываем перед лицом Божиим, – все небо тут, и нечего его искать где-то за облаками: там его нет, оно только тут, где Бог и я находимся вместе, лицом к лицу, – и даже больше, чем лицом к лицу.
Мне кажется, что вопрос времени, о котором я сейчас очень много говорил, чрезвычайно важен, потому что на этом разбивается очень много молитвенного усилия.
Другая вещь, о которой я хочу сказать, это то, о чем епископ Феофан тоже пишет в первом из своих “Четырех слов о молитве”. Он говорит, что ко всякому делу мы приступаем с какой-то расстановкой и подготовкой; только в молитвенное делание, нам кажется, мы можем в любую минуту опрометью броситься. И он дает такой пример. Вот хочешь написать письмо. Вернулся ты домой разгоряченный, взволнованный; разденешься, повесишь верхнюю одежду на крючок; вымоешь руки, остынешь; потом подойдешь к письменному столу, сядешь, притом поудобнее, возьмешь бумагу, выберешь перо и подумаешь: во-первых – кому я пишу, во-вторых – какие у меня отношения с ним, как обратиться к нему, какими словами, каким стилем; и только тогда начнешь писать. А иногда даже заранее как-то распределишь разные вещи, о которых хочешь сказать, в определенном, разумном, осмысленном порядке.
Делаем ли мы это, когда становимся на одинокую молитву, или даем ли мы себе время, когда приходим в храм на общую церковную молитву, прийти достаточно рано, чтобы успеть это сделать раньше, чем первый возглас уже внесет нас в ту область, к которой мы еще не подготовлены? Знаете, иногда волна на краю моря вас возьмет и собьет, и унесет; хотя и плавать умеешь, и собирался в воду, но без внимания подошел, и событие опередило твою готовность. И мне кажется справедливо сказать человеку, который начинает молиться (а начинающие – мы все, и годами мы начинающие, и всю жизнь мы начинающие, потому что каждый день – день совершенно новый, небывалый, и в каждый день мы вступаем совершенно новыми людьми, небывалыми; ночь, которая разделяет прошлый день от настоящего, это время как бы небытия для нас, мы вновь рождаемся в новый день): стань и поставь себе первый вопрос: к кому я пришел? Верю ли я, что стою перед Божиим лицом? Есть ли во мне какой-то опыт того, что Бог действительно есть и что я перед Ним стою? И потом не стараясь – это очень важно – картинно себе представить, будто стоишь перед Богом или будто Бог перед тобой (потому что тогда я построю себе фантастический образ и буду обращаться к этому образу, а не к Живому, непостижимому, бездонно- таинственному Богу), встать и верой сказать: Верую, Господи, что Ты тут, и буду стоять перед Тобой, невидимым, непостижимым, с готовностью пережить Твое присутствие или пережить – субъективно говоря – Твое мнимое отсутствие, потому что я не смогу дойти до Тебя!..
Это – первое. Второе: честно и правдиво осознать перед Божиим лицом, с чем я теперь стою перед Богом. Вы благочестиво скажете: я стою перед Богом с благоговением, с верой и т.д. Оно так звучит лучше, чем есть; потому что если вечером, когда вы устали от дневного труда, когда вам хочется или почитать что-нибудь, или просто лечь, вы поставите перед собой вопрос: с чем я сейчас стою перед Богом, очень ли мне хочется молиться, ждал ли я весь день этого мгновения встречи с Богом, вы, вероятно, часто ответите: нет, весь день был занят чем угодно, я занимался даже предметами, которые как-то косвенно относятся к Богу, скажем, богословием в той или другой форме; но я не ждал этого мгновения, когда наконец мы будем вдвоем и одни. Если покопаться, бывает, что честно ответишь: становлюсь я на молитву, потому что во мне сидит какие-то суеверие: не помолюсь – Бог не защитит в течение ночи… Я сомневаюсь, чтобы с вами такого не бывало, но даже если допустить, что этого с вами не бывает, то бывает с другими людьми.
Определите то состояние, тот строй, с которым вы к Богу пришли, и скажите Ему прямо: Господи, по правде сказать, мне не хочется сейчас молиться, по правде сказать, я бы предпочел, чтобы можно было без этого обойтись, только боюсь, или стыжусь, или чувство долга во мне крепко, а любви-то к Тебе очень мало… И так далее: посмотрите в свое сердце и найдете массу ответов; и признайтесь, скажите Богу, и с этого и начните свою молитву. Раньше чем читать молитвы святых, где выражаются чувства, которые у вас – у нас – должны бы быть, но которых так часто нет, поисповедайтесь Ему в своем настроении, в своем расположении.
Сделайте так, и тогда вы можете встретить два рода обстоятельств. Или от того, что вы были правдивы и честны, в вас родится живое, добротное чувство к Богу, и вы сможете начать с Ним говорить; или же до чувства вам не удастся дойти. Если родится какое-то живое чувство: пусть будет покаяние, пусть будет благодарность, пусть будет трепет – тогда берите молитвенник и читайте внимательно, отдавая себе отчет в том, что означает то, что вы говорите. Вот первые слова вечернего, утреннего правила, всякой службы, которую мирянин вычитывает:
Потом дальше читайте молитвы – спокойно, читайте их, не направляя к Богу куда-то, а направляя их острие на себя самого, то есть доводите до своего собственного сознания, до своего собственного чувства, до своей собственной воли, до своего тела эти молитвенные слова, так, чтобы они вошли в вас, и всем сознанием, всем сердцем, всей волей, всем напряжением телесным, которое только вам доступно, воспринимайте эти слова. Не беспокойтесь: когда вы их доведете до сердца, оттуда они сами вспорхнут к престолу Божию. А если вы будете из уст их отсылать в небеса, то до вас они не дойдут, а до Бога они дойдут как молитвы других людей, которые их складывали, и вы будете просто чтецом, который прочел, но это не ваши молитвы будут.
