— А именно? — встрепенулся толстяк.
— Олды нет в живых.
— Умерла?!
— Нет, погибла. Несчастный случай.
— Слава богу! — перекрестился мужчина.
— Дурак, что ты лоб крестным знамением осеняешь?! Постыдился бы радоваться! Как-никак живая душа преставилась.
— Я и не радуюсь.
— А чего же тогда «славбожкаешь»?
— Подразумеваю, что бедняга, наконец, отмучилась.
— Да, тебя голыми руками не возьмешь! Из любого положения выкрутишься. Словно угорь.
— Отчего ты сегодня не в духе? И кустарник подстриг, и известие приятное получила.
— Тьфу, на тебя! Такое скажешь — «приятное»! Как только язык поворачивается?
— Ну, а что нам друг от друга скрывать? Смерть Олды, как ни поверни, на руку.
— Так-то оно так. Но хотя бы видимость сострадания перед Господом нужно соблюсти.
— И кто после этого больший фарисей — я или ты?!
— Не можешь, чтобы не уколоть побольнее.
— Куда уж нам? — скромно потупился колобок. — Так что за несчастный случай? Ошибка в медицинском диагнозе? Неправильное лечение? Неудачное падение с третьего этажа вниз головой?
— Не угадал! Над клиникой потерпел катастрофу следовавший со стороны Синих гор вертолет. Под его обломками погибло несколько человек. В том числе — Олда.
— Не было, как говорится, счастья…
— Перестань паясничать!
— И не думаю. Но разве смерть в этом случае — не избавление?
— Сие ведомо только Всевышнему!
— Ну, да ладно, не загибай чересчур со своей набожностью. Лучше скажи, как теперь станем вести себя по отношению к Венере?
— Что ты имеешь в виду?
— Оставим все, как есть? Или, имея развязанные руки, сообщим девушке правду?
— А что это даст?
— Ну, ты же видишь, она сильно страдает от неизвестности. Что подтверждают и наблюдения домашнего доктора. Вспомни, сколько раз, особенно в последнее время, дочь заводила разговор о своих настоящих родителях, стремясь хоть что-то о них разузнать. Оно и понятно: девчонка превратилась в девушку и ничего удивительного нет, что ей захотелось, в конце концов, раскрыть тайну собственного появления на свет.
— У тебя, по-моему, не башка, а емкость для пищи! «Раскрыть тайну», «раскрыть тайну»! А ты думаешь, почему я так возражала против того, чтобы она устроилась на работу в Кисангани?
— Потому что слишком далеко от дома.
— Двенадцатиперстная ты кишка! Вовсе не потому.
— А почему же?
— Боялась, а вдруг не во зло, а невзначай, сестра проговорится. И что прикажешь тогда делать?
— Ничего страшного! Ну, узнала бы, наконец, малышка, что ее родная мать сбрендила. Мы-то в этом не виноваты. Наоборот, удочерили, обогрели.
— Наша песня хороша, начинай сначала!
— В каком смысле? — сделал вид, что обиделся, коротышка.
— Пошевели той единственной извилиной, которая еще сохранилась в твоем закопченном котелке! Ну?
— Что «ну»?
— Хотя бы полуфабрикат готов?
— Перестань! И хватит играть в «угадай с трех раз с закрытыми глазами».
— Эх, ты, непрожаренный бифштекс с подгоревшей коркой! Представь себе, Венера в течение шестнадцати лет слышит, что ее мать умерла, едва дочери исполнился годик, а отец — и вовсе неизвестно кто.
— Но ведь про отца — правда. Олда, в самом деле, унесла загадку зачатия сначала в могилу безумия, а теперь уже — и в могилу небытия.
— Но мы-то, ее односельчане, догадываемся. Ведь Олда ни с кем больше, кроме одного, в своей жизни не встречалась. А потом вдруг исчезла. С чего бы? Ясно: чтобы скрыть беременность. Ее ведь тамошние правоверные ханжи заклевали бы! Вспомни хотя бы, сколько пришлось вынести мне! Ладно, впоследствии хоть оказалось, что я вообще не могу иметь детей. А если бы понесла тогда от тебя, олуха царя небесного? Тоже — хоть уезжай, куда глаза глядят!
— Не преувеличивай! Мирская молва — что морская волна.
— Кобелям-то что? Им же не совали: инструмент в ширинку — и поминай, как звали! Отдуваться за все приходится нам, представительницам слабого пола.
— Ну, дорогая, о тебе этого не скажешь! Ты любого мужика в его же ширинку заткнешь! По самые, так сказать, немытые пятки.
— На что намек? Что я тебя на себе женила? Так, видит бог, не неволила. Сам…
— … попал, как кур в ощип!
— Не умничай!
— Не буду.
— Так вот, иной человек отцом Венеры быть не может.
— И что из этого?
— Ровным счетом ничего. Нам ведь неизвестна дальнейшая судьбы Клода Вилкау. Где он? Жив ли? Если жив, чем занимается? Имеет ли хотя бы малейшее понятие, что у него родилась дочь? Как видишь, сплошные загадки.
— Однако, они нам больше выгодны неразгаданными.
— В определенном смысле — да.
— Вот видишь!
— Но мать?! Мы с тобой все эти годы прекрасно знали, где она коротает свои горькие дни. Да, то, что удочерили девчушку, делает нам честь. А то, что столько скрывали правду о родной матери? Убеждая Венеру, что та давным-давно умерла.
— Так я же и говорю!
— О чем говоришь ты, растерявший последние капли разума?!
— Ну, допустим, разум — всего лишь дешевая рамка души. А говорю я о том, что теперь, когда Олда скончалась, пора восстановить историческую справедливость.
— Геродот ты недоделанный! Первая же фраза на сей счет поставит на нас обоих вечное клеймо отъявленных и циничных лгунов. Как, думаешь, после этого изменится отношение Венеры к нам и в какую сторону?
— Закавыка! — почесал живот коротышка. — И как, в таком случае, поступить мудро? Мы ведь в ней, нашей малышке, души не чаем.
— Выход один: все оставить, как есть!
— Тогда немедленно уничтожь письмо, чтобы оно даже случайно не попало ей глаза!
— Да, это было бы катастрофой!
Глава 92
В кабинете в который раз воцарилась напряженная тишина. «Надо быть готовым, сейчас начнут
