улыбкой рассказывал Филатов, – на что ему сухо возразили, что на Таганке они знают другого знаменитого актера, а это лицо видят впервые…»
Тогда-то и прозвучала та самая красноречивая фраза о персональной ответственности. «Худяков рисковал, я тоже понимал, что переворота в кинематографе не произведу, – был уверен Филатов. – Поэтому, когда впоследствии фильмы, в которых я играл, получали определенный общественный резонанс, я радовался не за себя и даже не за режиссера и съемочную группу – я радовался за Худякова. Я подсознательно хотел доказать, что он не зря пригласил тогда сниматься актера Филатова».
Эта незримая взаимоответственность в творческом тандеме Филатов–Худяков существовала непрерывно. Речь идет не только о работе над какими-то совместными проектами. Когда Констатин Ершов предложил Филатову ведущую роль в фильме «Грачи», тот обратился за советом именно к Худякову. «Я начал отговаривать, – не скрывал Константин Павлович. – Аргументы были просты: детектив – не самый удачный жанр для их содружества». Возможно, к этому примешивалась ревность. Но надо отдать должное объективности Худякова. После выхода картины он признал: «Ошибка моя стала очевидна скоро: фильм состоялся, и опасения человека, забывшего о родстве душ и единстве темпераментов двух его создателей, были разрушены».
Шаг за шагом Константин Павлович продолжал вразумлять своего «крестника»: «Кинематограф не сразу усвоит мысль, что в твоем лице получил вполне современного героя. Как актер для кино ты все еще под сомнением…»
Объективно говоря, внешность у Филатова была запоминающаяся. Ярко-голубые глаза на аскетически худом лице, перечеркнутом аккуратными усами, что-то холодновато-отстраняющее в выражении глаз, собранность, предельная целесообразность движений, как у фехтовальщика.
Потихоньку актер стал «привыкать» к своему внешнему облику, говоря языком профессиональным, «копить» лицо, учиться им манипулировать. Но на верхних ступеньках лестницы кинематографического успеха, раскаленных от близости солнца, оказывается, тоже гуляли опасные сквозняки. Порой они грозили «острым прострелом».
Долгое время он искренне верил и утешал себя тем, что «театр – это дом… где можно отдохнуть после кинематографа, зализать раны… Кино ведь мобильный вид искусства, требующий сиюминутной готовности… Без театра актер гибнет, сам того не замечая, превращается в «киноартиста», а такой профессии не существует…»
Решающим в кинокарьере Филатова стал первый советский фильм-катастрофа «Экипаж». Острый сюжет, прекрасная актерская группа, леденящие кровь кадры, перемежающиеся с откровенно любовными сценами. На мизерные деньги сняли почти американское кино. Как если бы коми-пермяцкая или чечено- ингушская студия задумала снимать на уровне «Мосфильма» – примерно такое было соотношение бюджетов. За три рубля Александр Митта сумел сделать то, на что в Голливуде уходили миллионы…» Но режиссер был убежден: «Мое невежество спасло «Экипаж».
Он верил, что залогом успеха фильма была команда актеров экстра-класса: «Пересмотрев «Экипаж», мне становится ясно, что ни в те времена, ни после, в новом поколении, лучшего исполнителя на главную роль я бы не нашел… У него все было так просто, так ясно, так понятно людям, что он вдруг оказался любимым всеми. С этим фильмом он шел, как с образом народной любви. И нес ее дальше…»
Хотя поначалу на роль красавца летчика у Александра Митты было две кандидатуры – Олег Даль и Леонид Филатов. Перед съемками он сказал об этом Леониду, и тот сразу отказался от работы. Сниматься начал Даль, но вскоре сам решил уйти. Его пытались уговорить. Но напрасно. «Я болен», – отвечал Даль. И в доказательство вытягивал перед собой дрожащие руки. Митта снова обратился к Филатову: «Леня, выручай, приходи, роль свободна». Болезненно щепетильный актер связался с Олегом Далем, выяснил, что за всеми этими перестановками не кроется никаких интриг, и только после этого согласился с предложением режиссера.
Митта к Филатову сперва отнесся с определенным недоверием, очень долго присматривался. Лишь ближе к середине съемок признал: «Леню мне сам Бог послал». Он как рыба в воде уверенно чувствовал себя и в дискуссиях о смысле жизни, и в постели с красоткой, и на крыле горящего лайнера. Это – в ходе съемок. А в перерывах не сидел с компанией по кафешкам, не чесал языком направо и налево, не мог нарадоваться на него Александр Наумович. Напротив, любил уединение. Запирался в комнатке и читал Чехова, Пушкина, томики которых таскал с собой везде и всюду.
Плюс ко всем замечательным «катастрофическим» киноэффектам режиссер-постановщик «Экипажа» стал признанным «пионером» эротики в отечественном кинематографе. Для «постельной сцены» сначала надо было уговорить исполнителей главных ролей – Александру Яковлеву и Леонида Филатова. «С Сашей было проще. «Раздевайся!» И она на глазах у всей группы снимает платье, потом трусики – в одну секунду раздевается, и никаких проблем, – рассказывал Митта. – А Леня упирался, сказал, что останется в джинсах… Снимали сцену ночью, а утром отдали материал в лабораторию. Когда проявщицы увидели пленку, они сразу побежали к начальству. Им и в голову не могло прийти, что это киносъемки, они думали, что я по ночам снимаю оргии. Не забывайте, шел 1979 год…»
От своего сомнительного «пионерства» в советской киноэротике Александр Митта всячески открещивался: «Эпизод долго редактировали и подрезали. В итоге ничего не осталось. Но это «ничего» в сознании зрителя как-то воспалилось, набухло и обрело плотность, которой в фильме не было. Так что об «отцовстве» не может быть и речи».
В советском прокате «Экипаж» собрал 80 миллионов зрителей. «Совэкспортфильм» лопатой греб валюту – картину закупили прокатчики более девяноста стран мира. А исполнитель роли главного героя блокбастера бесстрашный летчик Игорь Скворцов, а в жизни примерный семьянин Леонид Филатов, сам того не ожидая, наутро после премьеры и всенепременного банкета проснулся секс-символом всего Советского Союза.
Режиссер Константин Худяков никак не мог понять, почему этому скромнейшему однолюбу был предложен прямо противоположный характер «экипажного» Дон Жуана. «Но… он появлялся на встречах со зрителями, – делился режиссер своими впечатлениями, – и зал понимающе шушукался, и девочки улыбались с надеждой…»
В «Экипаже» герою Филатова приходилось отвечать на бесхитростный прямой вопрос: «И за что тебя бабы любят?» На экране он смущенно пожимал плечами и что-то бормотал. А публике пытался объяснить: «Знаете, какова страна – таковы и ее герои. Я в жизни не числил себя ничьей сексуальной грезой. Какая из меня, правда, секс-бомба? Я не на всяком пляже-то раздевался до этого, а тут – первый в нашем кино голый кадр, хоть и рыбки на первом плане… Первый постельный разговор. Думаю, за то и полюбили, что первый…»
Когда вдруг пошла волна девичьих писем, Леонид Алексеевич и вовсе растерялся: «Всю жизнь я не жил, так сказать, ни паразитом, ни верхачем, ни мотыльком. То есть это было что-то новое. Я писал стихи, занимался переводами, был серьезным человеком… Я в кино пришел после 30 лет, то есть я расстался с массой иллюзий на эту тему. И вдруг такое клише супермена… Из картины в картину я… раздевался, так сказать, в окружении обнаженных девиц. И самое смешное, мне в прокате говорили, что когда иностранцы отбирали себе наши картины, то, увидев мою фамилию, сразу предполагали момент эротики… Я видел наш мосфильмовский календарь, сделанный специально «для туда», где рядом со мной все время чья-то голая грудь. За что мама очень стыдила меня: не идет взрослому человеку работать на потребу…»
Его вместе с партнершей, актрисой Татьяной Догилевой, зрители «застукали» в полуоткровенном «непотребстве» в фильме «Забытая мелодия для флейты». Тогдашнего мужа актрисы, писателя-сатирика Михаила Мишина, читатели и слушатели без устали донимали вопросом: «Как вы относитесь к Филатову? Ведь ваша жена с ним там…» На что юморист отшучивался: мне еще повезло, что это был Филатов. На его месте мог быть Ширвиндт или Брондуков…
Ну, а Догилева же (в отличие от мужа-насмешника) отзывалась о Филатове с высоким пиететом: «Мы с ним чудесно общались… Там у нас была постельная сцена, а тогда это была большая редкость для российского кинематографа… Лежали обнаженными в постели. И он после сцены спрашивает: «А ты Мишке будешь говорить?» Я говорю: «Да, буду. А ты?» – «Нет, я Нинке не скажу». Я говорю: «Лень, она же увидит…» – «Вот когда увидит, тогда пусть и увидит…» Он производил удивительное впечатление на женщин… Редкий тип рыцарей. Он умел ухаживать, создавать атмосферу… И был необычайно интеллигентен. И играл он красиво и деликатно: он искал черты героя в себе, и поэтому все его персонажи
