21. ЕВРОПЕЙСКОЕ РЫЦАРСТВО
На эту тему было написано много художественных произведений и научных исследований. В советской историографии чаще придерживались мнения о почти полной несостоятельности рыцарства. Главным доводом автором обычно была 'чудовищная тяжесть доспехов', в которых невозможно сражаться. Если рыцарь сидел верхом на коне, то он еще чего-то стоил как боец, но как только его сбросили — тут он воевать не мог.
'В своем защитном вооружении рыцарь был настолько неуклюж, что если его сбивали с коня, то он сам без посторонней помощи не мог встать на ноги.
…Кавалерия рыцарского типа была неповоротливой. Это были тяжелые, медленно двигавшиеся войска. В атаку рыцарь шел шагом, в лучшем случае рысью'. (103, т. 2). Не лучше конных рыцарей была их пехота:
'Пехота потеряла свое боевое значение и была подчинена рыцарю. Отсутствие дисциплины в рыцарском войске исключало возможность управления ходом боевых действий. Бой являлся единоборством рыцарей. О развитии тактических форм не могло быть и речи'.
'С закабалением крестьянства пехота потеряла свои боевые качества и по существу уже не имела в бою какого-либо серьезного значения. Вскоре служба в пехоте стала презираться как обязанность рабов и крепостных. Пехотинец — это не воин, а слуга'. (103, т. 2).
Удручающая картина… Но при этом невольно задумываешься: как же получилось, что Европа, имея ни к чему не пригодные армии, сумела организовать на Восток восемь Крестовых походов? Как получилось, что европейские рыцари умудрялись успешно воевать и одерживать победы над, якобы во всем превосходящими их в бою 'легкими сарацинскими всадниками'? Ведь такие армии должны были быть разгромлены в первом же походе. Почему монголы, имея столь мощное организованное войско и одержавшие несколько побед в Восточной Европе, не рискнули идти дальше? Ссылка на то, что они-де обескровили армию, понеся слишком большие потери в походе на Русь, малоубедительна.
Что-то все-таки мы недопоняли, пытаясь разобрать средневековую европейскую военную систему, и судим о ней слишком прямолинейно.
Пожалуй, я не ошибусь, сказав, что М. Горелик — первый историк в СССР, который по-новому взглянул на средневековое рыцарство. Его статья в журнале 'Вокруг света' — 'О Бальмунге, Люрендале и…' стала, своего рода, открытием для наших читателей, она неоднократно перепечатывалась в разных изданиях целиком или фрагментарно. Благодаря ей, многие наконец поняли, насколько хорошо обучено и боеспособно было европейское рыцарство.
Однако и М. Горелик не ушел от некоторой тенденциозности в изображении отношения рыцарей к пехоте:
'Но до XIV в. исход сражения всегда определяли немногие господа рыцари, многочисленные же слуги — пехотинцы были для господ хоть и необходимым, но лишь подспорьем. Рыцари их в расчет вообще не принимали. Да и что могла сделать толпа необученных крестьян против закованного в доспехи профессионального бойца на могучем коне? Рыцари презирали собственную же пехоту. Горя нетерпением сразиться с 'достойным' противником — то есть, рыцарем же, — они топтали конями мешающих им своих пеших воинов'.
Толпа необученных крестьян действительно мало что могла сделать в открытом рукопашном бою, но разве из таких бойцов стали бы рыцари комплектовать свои боевые отряды? Думается, что, сами будучи профессионалами, они прекрасно представляли, какими качествами должны обладать воины их дружин и мало вероятно, что стали бы содержать и кормить абсолютно необученных и негодных для боя крестьян, тем более понимая, что от уровня подготовки дружинников будет зависеть их собственная жизнь.
От боеспособности и численности 'гезитов' или 'антустрионов' (так назывались дружинники у англосаксов и меровингов) также зависели престиж и толщина кошелька самого владельца. Наниматель не стал бы платить рыцарю и его ничего не стоившим в бою воинам крупные суммы денег. Разумеется, мы не должны исключать возможности того, что рыцарь в случае необходимости мог набрать в войско и необученных крестьян из своих владений, например, для обороны замка или для создания иллюзии большого войска. Такие 'воины' могли принять участие и в бою, скажем, образуя задние ряды пехотного построения и создавая напор на передние, состоящие из обученных дружинников. Но сомнительно, что рыцарь сознательно послал бы такое воинство в битву: во-первых, понимая, что толку от них все равно не будет, а во-вторых, если он лишится крестьян, то кто будет кормить его профессиональных воинов?
Что до тех случаев, когда рыцари топтали свою пехоту, то такое, действительно, имело место, например, в битвах при Куртре(1302 г.) и Кресси (1346 г.). Но стоит ли проводить параллель между этими фактами и 'презрением' к пехоте? Кто сейчас может сказать, при каких обстоятельствах произошли эти несчастья? Возможно, виной тому были какие-то тактические промахи. Может быть, коннице просто не хватило места, чтобы обогнуть отступающих арбалетчиков, и всадники попытались пройти между ними. Такое случалось и позже, например, в XIX в., когда в Бородинском сражении конница, отступая, неслась прямо на собственную пехоту, последней пришлось лечь, чтобы пропустить всадников над собой и сохранить строй. Сомнительно, что после такого маневра все пехотинцы остались целы и невредимы, однако это не дает повода говорить о презрении всадников к пехотинцам.
Мнение, что рыцарь представлял единственную реальную силу на полях сражений, слишком поверхностно. Сам же Горелик сообщает:
'Например, во всей Англии в 70-х годах XIII в. было 2750 рыцарей. В боях участвовало обычно несколько десятков рыцарей, и лишь в больших сражениях они исчислялись сотнями, редко переваливая за тысячу'.
Конечно, отношение к численности войск в средние века было другим, нежели сейчас, и армия в полторы-две тысячи воинов уже считалась большой. Но даже в таком войске могли ли два-три десятка рыцарей представлять собой силу, способную решить участь всего сражения?
Отряды, которые мы привыкли называть 'тяжелой рыцарской конницей', на самом деле состояли в основном из рыцарских дружинников, сами же рыцари с их оруженосцами составляли лишь небольшую их часть.
Разумеется были и нищие рыцари, не имевшие никакой дружины, так называемые 'одноконные' или 'однощитные', но все равно их было недостаточно, чтобы создать целый конный отряд, состоящий из одних только рыцарей. Часто художники не учитывают этих нюансов и изображают всех всадников в великолепных рыцарских доспехах. На таких рисунках рыцарское войско действительно выглядит мощным и непобедимым.
Рыцари и их тяжеловооруженная конница часто вели бои спешенными, например, воины короля Арнульфа спешивались при штурме норманнских укреплений (891 г.) и при осаде Рима (896 г.). Отгон Нордгеймский сообщает, что в сражении с Генрихом IV в 1080 году на реке Эльстер часть саксонских рыцарей рубилась пешими; то же происходило в сражении при Блейхфельде (1086 г.), а об армии Конрада III в 1147 г. под Дамаском Вильгельм Тирский говорит: 'спешились, как это обычно делают германцы в исключительных положениях'.
В сражении при Норталлертоне (1138 г.) английское ополчение отбило атаку шотландцев благодаря тому, что рыцари спешились и составили его первую шеренгу. В Крестовых походах, осаждая такие города, как Никея, Антиохия, Иерусалим, Дамаск, Аскалон, Акра, Константинополь, рыцари и их тяжеловооруженные дружины шли в первых рядах атакующих пехотинцев. При Кресси, Пуатье (1356 г.) и Азенкуре (1415 г.) рыцари тоже спешивались и бились в строю пехоты.
Могли ли рыцари с презрением относиться к пехоте, если сами часто сражались пешими?
Вильгельм Бретонский в 'Филиппиаде' пишете битве при Бувине (1214 г.):
'Граф, столько раз без ущерба укрывавшийся под защиту пехотинцев, ни с какой стороны не боялся возможности вреда, так как наши всадники, сами сражаясь мечами, оружием коротким, боялись нападать на вооруженных всадников, — копье же длиннее мечей и ножей, — и строй, подобный тройной ограде, не давал подступа к воинам, расставленным обдуманно'. (52, т. 3).
Насколько большое значение придавали в средние века пехоте, видно из сообщений английского хрониста Гиральда Кембрийского. Вот отрывок из его рассказа о завоевании Ирландии (1188 г.) Генрихом II:
