Сочинения — Том I

равносильно прямой провокации восстания. Когда вице-король уехал из Дублина, его провожал как бы траурный кортеж: вместе с ним удалялись все чаяния мирного разрешения вопроса, владевшие большинством населения, и улицы столицы покрылись траурными флагами.

Что со стороны Вильяма Питта было с самого начала, с посылки либерального вице-короля, определенное желание нарочно возбудить надежды ирландцев, чтобы потом их внезапно обмануть и вызвать бунт, это доказать неопровержимо было бы трудно (хотя некоторые ирландские историки решительно на том настаивают). Но что, отзывая вице- короля, Питт уже знал, на что он идет, в этом тоже сомнения быть не может. Он впоследствии утверждал, что не хотел восстания, и даже сердился на тех, кого обвинял в давнишнем обострении англо-ирландских отношений. Быть может, разгадка лежит в том, что Вильям Питт не желал такого восстания, такой, грозной вспышки, с высадкой французов, с тысячами трупов, с пожарами чуть не во всей стране. Отзывая вице-короля, он рассчитывал вызвать брожение, подавить его без труда и исполнить то, о чем всегда мечтал, т. е. уничтожить дублинский самостоятельный парламент, хотя и протестантский, хотя и англофильский, но все же бывший в его глазах помехой и могший стать когда-нибудь ячейкой формального отделения Ирландии от Англии. Но Питту пришлось испытать все неудобства, неизбежно вытекающие из всякой сложной и имеющей дело с массами политической провокации. Она была на этот раз хорошо обдумана и поэтому достигла своего конечного результата, но не в человеческих силах предвидеть будущее во всей его конкретности, и поэтому цену за полученный результат пришлось уплатить несколько выше той, какая предполагалась. Вот в каком смысле Питт действительно был прав, говоря впоследствии, что он не желал восстания 1798 г.

Дело в том, что опять враждебная ему сознательная сила вышла и встала на его пути. Эта сила упорно мешала благим для Англии междоусобиям между католиками и пресвитерианами; она же делала небезопасным всякий опыт эмансипации католиков, ибо грозила воспользоваться будущим католическим (т. е., значит, национальным) дублинским парламентом как орудием для достижения сепаративных целей; наконец, косвенно вынудив Питта после краткого колебания (разговора с Граттаном, назначения Фицвильяма) уже прямо выступить на путь провокации мятежа, она же властно вмешалась в дело и страшно его осложнила.

Вольф Тон к великой радости увидел, что никакой эмансипации католиков от английского правительства никто теперь ожидать уже не может. Разом и круто все повернулось лицом к революционерам и спиной к правительству, но это так было сначала больше в мысли, нежели в настроении: говорили, писали, жаловались, что правительство само гонит Ирландию на поле битвы, и все- таки смотрели на Питта, все-таки еще чего-то ждали, не спешили переменить позицию. На почве этого сложного общественного настроения и возникла идея (тотчас же после увольнения вице-короля, в феврале 1795 г.) послать в Лондон депутацию с целью представить английскому правительству всю невозможность предотвратить мятеж при подобных условиях и выразить протест против удаления Фицвильяма. В конце концов решено было только просить о возвращении Фицвильяма от имени «Католического комитета», вполне лояльной организации, которая в эти годы несравненно сдержаннее, чем «Объединенные ирландцы», но все-таки весьма настойчиво требовала эмансипации католиков. Вольф Тон имел прямые сношения с этим комитетом. Одна из опаснейших (для Англии) черт его характера заключалась в умении быть связью, живым мостом между умеренной оппозицией и революционерами, если только он мог ожидать от тех или иных представителей умеренной оппозиции каких-либо демонстративных проявлений их чувств. Комитет предложил ему (протестантская религия его не послужила препятствием) ехать в числе других своих делегатов в Лондон, и Вольф Тон согласился, явно имея в виду интересы своего дела, т. е. желая, чтобы его товарищи по поездке воочию увидели, насколько смешно ожидать чего-нибудь от Вильяма Питта. Вот что писал об этом много лет спустя человек не сочувствующий его взглядам: «Хотя он (Вольф Тон — Е. Т.) был акредитованным секретарем или агентом римского католического комитета и отправлялся в качестве такового в Лондон вместе с другими делегатами, Кигом и Мак-Кормиком, я нашел, что он решительно, с отвращением и страхом не хочет и боится, чтобы католические лидеры не имели каких-либо сношений с Питтом и друзьями Питта, и что он лишь настолько стоит за эмансипацию, насколько это совпадает с его идеями о реформе на основании французских принципов».

Тот же автор пишет, что, по его убеждению, Тон был бы очень недоволен в сущности, если бы правительство на самом деле эмансипировало католиков, ибо «он видел, что это замедлило бы или сделало бы безуспешной большую реформу, которую он имел в виду», т. е. отделение Ирландии и превращение ее в демократическую республику.

В Бельфасте, в доме Самуэля Нильсона, издателя «Северной звезды», у автора этого любопытного мемуара [8] был разговор с Вольфом Тоном, причем автор высказал мысль, что ирландцы могли бы освободиться без какой бы то ни было помощи со стороны Франции. «Если вы действуете, на основании подобного принципа, — возразил Вольф Тон, — то вы можете долго и с достаточным успехом продолжать заниматься своими канатными заводами и парусной мануфактурой, ибо без вторжения (французов — Е. Т.) никогда в Ирландии не будет действительной борьбы». При подобных убеждениях Вольф Тон мог только торжествовать, когда из петиции по поводу отставки Фицвильяма ровно ничего не вышло: Питт являлся в его глазах в данном случае товарищем и союзником в трудном деле — революционизировании мирно настроенных граждан.

Новый вице-король, лорд Кэмден, прибыл 31 марта 1795 г. При его встрече в Дублине произошли серьезные уличные беспорядки, во встречавших вице-короля сановников бросали камнями, дома начальствующих лиц подверглись нападениям, были вызваны войска, произошли стычки, и 2 человека из толпы были убиты. Надвигалась уже та эпоха приближения революции, когда каждый год чудовищно не похож на своего предшественника, когда каждый месяц несет с собой такие впечатления, каких прежде не было за 10 лет, наконец когда выступает самая характерная (ибо самая объективная) черта революционного периода: господство неожиданностей. Например, этой враждебной новому вице-королю демонстрации никто не подготовлял, никто не обдумывал ее хода и не настраивал ее участников, а она возникла сама собой. Согласно немецкой пословице, «кто сеет ветер, пожинает бурю». Ветер был посеян в Ирландии всеми условиями ее социально-политического быта, а приблизили бурю «Объединенные ирландцы» и английское правительство. Еще буря не наступала, но когда «сами собой» начинали случаться события неожиданно даже для их участников, это стихийное явление, очевидно для всех, было уже не за горами и неслось на Ирландию.

Тотчас после прибытия Кэмдена начались репрессалии, и стало несомненно, что реакция будет свирепствовать с давно неслыханной силой. 1795 год был во многих отношениях поворотным пунктом в ирландской истории. Усилия революционеров в этом году раздвоились: Вольф Тон уехал из Ирландии и обратился всецело к осуществлению своего плана привлечения французских войск, а «Объединенные ирландцы» остались в Ирландии, продолжая пропаганду и постепенно переходя к устройству общеирландского заговора. Но Тон уехал бы не так рано, если бы не был принужден это сделать. При лорде Фицвильяме и вообще при более или менее нормальных условиях власти его не могли бы тронуть, хотя он и был замешан в деле Джексона. Прямых улик не было, а показаний предателя Кокэйна было мало. Теперь, при реакционном вице-короле, пребывание в Ирландии все-таки начинало казаться небезопасным. Окончательно это выяснилось после процесса Джексона. Суд над Джексоном, арестованным за год с лишком, наконец начался 23 апреля 1795 г. Уже давно ясно было, что все погибло, что Кокэйн — предатель, что правительству все до мелочей известно, что спасения нет. Одним из его защитников был Леонард Мак-Нелли, выдающийся юрист, литератор и член-учредитель общества «Объединенных ирландцев». В течение следствия «Объединенные ирландцы» составили серьезную и удачную комбинацию для спасения Джексона путем бегства, но Джексон отверг этот план по неизвестным причинам. Историк, наиболее обстоятельным образом остановившийся на джексоновском эпизоде и сопровождающих его обстоятельствах, о которых у нас будет сейчас идти речь, говорит, что Джексон утомился от жизни, и поэтому бегство его не манило. Процесс длился несколько дней, и когда 30 апреля его привели в суд, его лицо и тело судорожно подергивались и бледен он был, как мертвец, но взгляд выражал по-прежнему непреклонную решительность. В самом начале заседания он упал в конвульсиях на пол и почти тотчас же скончался: утром перед отправлением на суд жена по его желанию успела незаметно передать ему мышьяк.