Сочинения — Том I

Таково в общем было материальное положение этих нескольких сот человек, история которых в эпоху революции нам рассказана архивными документами подробнее, нежели история всего остального рабочего класса. Каково же было политическое настроение их в эти критические годы? Никаких следов сколько-нибудь живого, активного интереса к политическим событиям и идеям мы среди рабочих национальных мастерских почти не видим (если не считать двух-трех фактов) вплоть до падения монархии. Только с осени 1792 г. и особенно в 1793 г., и то больше всего одни лишь севрские рабочие проявляют интерес к общественным делам, участвуют в местном революционном комитете и т. д. С начала же термидорианской реакции снова и уже окончательно исчезают всякие следы активного интереса к политике. Для них правительственная власть есть прежде всего работодатель, всемогущий хозяин, ein Brotherr, как выражаются в Германии, от которого они всецело зависят. Самым почтительным образом в одинаково горячих выражениях обращаются они обыкновенно и к d’Angiviller, и к Национальному собранию, и к Ролану, и к Конвенту, и к комиссии земледелия и искусств, и к Директории, и к Люсьену Бонапарту, и к Наполеону Бонапарту. Все это начальство они называют своими отцами и благодетелями и попутно выражают преданность тому режиму, представителем которого является их адресат. Но нужно отметить, что старый, предреволюционный порядок всегда и неизменно вызывает у них самое решительное осуждение, и по-видимому они не противопоставляют один революционный режим другому, а всякий революционный режим или все режимы революции противополагают этому ненавистному старому порядку «времени деспотизма». Мы бы сказали, что если вообще было у рабочих национальных мануфактур хоть одно твердое политическое убеждение, то это было отрицательное отношение к дореволюционному порядку вещей. В общем же полная, беспрекословная покорность по отношению к установленным властям может считаться типичной для всех рабочих национальных мануфактур. За все десятилетие, нас интересующее, собственно только один раз, в 1790 г., на всех национальных мануфактурах рабочие не столько просили, сколько требовали уступок (хотя и старались по возможности хранить вполне почтительный тон) и кое-где даже прибегали к насильственному образу действий. После этого времени какие бы то ни было проявления желания не только просить, но и бороться за исполнение своих просьб почти вовсе исчезают: отстаивание воскресного отдыха (вместо decadi) на Севрской мануфактуре является совершенным исключением. Нужно повторить то, что уже было нами отмечено в предшествующем изложении: едва ли не всегда в тех случаях, когда дело шло о каком-либо риске, когда требовался и был особенно необходим стойкий образ действий, далеко не все рабочие проявляли товарищеские чувства. Попытки организоваться можно отметить для 1790 г., когда местами рабочие выбирали своих «комиссаров» для объяснений с начальством. В 1793 г. представители центральной власти делали несомненные усилия организовать рабочих и ввести их выборных в административные советы, в которых эти выборные вместе с дирекцией решали бы дела, интересующие рабочих.

Но стоило наступить термидорианской реакции, и вскоре ничего от этих попыток не осталось. Вообще можно сказать, что если не политические, а чисто профессиональные стремления только и проявлялись рабочими национальных мануфактур, то эти профессиональные стремления в свою очередь сводились у них почти исключительно к вопросу о заработной плате. Даже вопрос об увеличении времени отдыха после 1790 г. возбужден был только один раз и на одной мануфактуре (в Севре по поводу празднования воскресного дня). Нечего и говорить, что вопрос об организации среди этих профессиональных стремлений совсем уже никакой роли не играл.

О своем социальном положении рабочие национальных мануфактур были высокого мнения. Себя, «артистов», они считали в высшей степени полезными для нации, славы государства. Они приравнивали себя к чиновникам, состоящим на государственной службе (в чем с ними не соглашалось министерство внутренних дол). Они с гордостью указывали на то, что цельте поколения одних и тех же семейств работают на мануфактурах; иной раз они прямо предъявляли права на пользование теми землями, которые числились за мануфактурой, ибо они в этом отношении не видели никакого превосходства прав дирекции над своими правами.

Тут кстати будет заметить, что это воззрение на собственное свое значение в общем, если не считать редких исключений [380], не приводило рабочих к столкновению с дирекцией этих заведений; со своими директорами они обыкновенно не ссорились, быть может больше всего именно вследствие сознания, что от этих директоров зависит очень мало и что судьба заведений и их персонала в руках министерства внутренних дел, которое принимает и увольняет рабочих, назначает жюри для расценки работ, фиксирует плату, выдает прибавки и их прекращает и т. д. и т. д. Только в Бове (до отставки предпринимателя Мену) дела мануфактуры зависели непосредственно от Мену, и центральная власть уклонилась от решения распри между предпринимателем и рабочими.

3

Можно ли на основании документов, касающихся рабочих национальных мануфактур, уяснить себе, каковы были за рассматриваемый период наиболее характерные черты в отношениях государства к этой прямо от него зависевшей категории рабочего класса?

В первые годы революции, когда мануфактуры находились под главным управлением графа d’Angiviller, правительству пришлось считаться с брожением рабочих, и оно всюду пошло на уступки, где только от него непосредственно зависело удовлетворение выставленных требований, и только в Бове, как выше замечено, где рабочим в этот период нужно было еще считаться непосредственно с предпринимателем, дело не окончилось их победой. Нам нет никакой нужды строить априорные предположения относительно того, чем объясняется такая уступчивость: документы явственно дают понять, что двор боялся в эту критическую эпоху возбудить против себя рабочих и в конце концов выбросить на улицу несколько сот человек, которые уже прямо и непосредственно могли бы сваливать вину за свою несчастную участь на короля. Общее положение дел, триумф революции — все это сильно помогло рабочим в 1790 г., когда шли их переговоры с начальством. Королевский двор согласился на уступки, которые были для него очень невыгодны, и только украдкой, исподтишка главное начальство королевских мануфактур старалось сократить эти новые и очень неприятные для него расходы (распоряжениями не принимать новых рабочих, всячески стараться сокращать число уже существующих и т. п.). Такова в общем была политика графа d’Angiviller и сменившего его в главном начальствовании над мануфактурами в середине 1791 г. интенданта цивильного листа De la Porte, при котором, нужно сказать, на мануфактурах все было вполне спокойно, ибо, с одной стороны, рабочие были удовлетворены своими недавними завоеваниями, а с другой стороны, финансовый кризис еще не обострялся так страшно, как впоследствии, ассигнации еще не были так обесценены, а задерживать заработную плату так, как это делала впоследствии, например, Директория, королевский двор, конечно, не мог осмелиться и, судя по документам, боялся волнений, даже когда изредка случались просрочки в один месяц. Наступает 10 августа и конец монархии. Рабочие национальных мануфактур попадают вскоре в руки министра внутренних дел Ролана.

За короткое время своего вторичного министерства жирондистский министр является в наших документах человеком, который прежде всего стремится к строжайшей экономии в расходовании казенных денег на национальные мануфактуры и вместе с тем нисколько не боится возможных волнений среди рабочих. Он прямо ведет атаку против сделанных уже полтора года тому назад уступок, требует от рабочих беспрекословного подчинения своей воле, грозит недовольным рабочим увольнением, подчеркивает мысль о необходимости субординации и т. д. По самому тону своего отношения к рабочим это прямой предшественник Люсьена Бонапарта. Такая мера его, как, например, требование подписи рабочих, что они согласны подчиниться ненавистному для них восстановлению посдельной платы, с угрозой уволить неподписавшихся, обличает не только полнейшую уверенность в своей силе и в слабости рабочих, но и желание эту свою силу вполне явственно продемонстрировать.