дореволюционной русской литературы, возраставших на оппозиционном отношении ко всему существенному. «Я мыслю — значит, я все отрицаю» — было формулой искусства. Теперь эта формула звучит: «Я мыслю — значит, я строю жизнь».
Все это только начало советского искусства, его утренняя заря. Народ, создавший своими руками свое великое государство, — я уверен, — создаст большое искусство — светлое и радостное, — как солнечный свет, как вся наша земля, отлично приспособленная для того, чтобы человечество построило на ней радостную и светлую жизнь.
Нет, не будем жить, как птицы небесные, увы, это невозможно! Будем жить, как мудрецы, по великому начертанному плану, прокладывая себе дорогу вперед, к счастью.
Продолжим и углубим самокритику
Нам всем свойственно самокритическое отношение к нашей литературе. И очень хорошо, что мы о себе думаем хуже, чем есть на самом деле. Если писатель думает: вот какой я хороший писатель! — то дело плохо.
Когда я начинаю писать новую книгу и мне не кажется, что она лучше предыдущей, — я прихожу в полнейшее отчаяние. Когда я не нахожу в своей старой книге, что бы можно почиркать, мне кажется, что я остановился в развитии.
Все мы растем, все мы относимся к себе критически. Это правильно. Но на Западе советская литература представляется в другом свете — как огромная литература новых идей, нового подхода к жизни, нового подхода к материалу.
Это сразу ощущаешь, когда приезжаешь на Запад. В Англии, кроме Уэллса, Шоу и молодого болезненного Хексли, — уровень литературы низок и незначителен. Влияние Антона Чехова, странным образом перемешанного с Прустом… Есть молодые поэты с уклоном к социализму… Они читают свои поэмы в аудиториях и не особенно рассчитывают на их опубликование.
Да, сравнительно, у нас — грандиозная литература. И нам унывать-то вообще нечего. Мы молоды, мы только еще набираем силу и рост.
Но нам нужно знать свои ошибки.
Я считаю, что одна из серьезнейших наших ошибок — это не до конца изгнанный из нашего художественного аппарата, из нашего художественного мышления, не до конца выметенный РАПП.
РАПП еще не изжит в подходе к видению жизни, в подходе к изображению жизни. (Это относится и к «маститым» и к молодым, ко всем.)
Его тлетворный дух сказывается и в упрощенчестве, и в халтурной развязности, и в бойкости приспособленчества. То тут, то там рапповская болезнь еще проступает как сыпь на полнокровном и мощном теле нашей молодой литературы.
РАПП ломал и коверкал тончайшие аппараты художественного восприятия и мышления. Не нужно забывать, что формально граница между искусством и неискусством почти неуловима. Но искусство отличается от неискусства так же, как живая роза от цветка из крашеных стружек.
Искусство — одна из величайших сил, формирующих человеческое развитие.
Неискусство — опасная и вредная ложь, которая искажает действительность и отвращает от ее глубокого познания.
РАПП именно так и подменял: авербаховским валенком растаптывал живые розы и с провокационной усмешечкой подносил многомиллионным читательским массам крашеную розу из стружки.
РАПП требовал от искусства схем и схематического мышления под видом якобы диалектического мышления.
Единство противоречий — это самый процесс жизни, процесс сложной человеческой истории, где менее всего уместно упрощенчество или сведение всего процесса к простой трехчленной формуле.
РАПП боролся (окриками, угрозами, поношением) со всякими попытками непосредственного художественного наблюдения жизни. РАПП требовал схемы. РАПП нагонял обручи на головы молодых писателей, на глаза им подвязывал шоры.
В дискуссии о РАППе, в чистке литературы от остатков рапповского сора нельзя (и даже вредно) ограничиться одними фигурами рапповцев. Нужно всем нам почистить и самих себя. То, что мы заклеймили Авербаха и его сподвижников, еще не значит, что «на Шипке все спокойно».
Нет, авербаховцы много лет толкали советскую литературу на упрощенческий, формальный путь не писания, но «отписывания»… На путь в конце концов легкий и «беззаботный», на путь лжи и подмены розы крашеными стружками. Чтоб вырастить розу, нужно много потрудиться, а стружку — что ж и говорить…
Искусство трудно. Искусство черт знает как трудно! И чем выше оно — тем труднее путь на его вершины.
Итак, товарищи, продолжим самокритику, углубим ее, выявим все болезненные, уродливые, антихудожественные элементы, которые нам навязали и которые мы сами приобрели «страха ради человеческого».
Советское искусство — это источник, из которого жаждет пить человечество. В каждом из нас должна укрепиться ответственность перед советским искусством, перед самим собой.
Фашистские звери в Испании
Немцы приступили к реальным выводам из своей расовой теории. Человек — Homo sapiens, царь природы — это значит стопроцентный тевтон. Всякое другое двуногое существо: негры, славяне, евреи, испанцы, французы, англичане и т. д. — захватчики того звания, которое богом, природой и историей извечно дано тевтонам.
Удобопонятно и научно! Этот символ веры вбивается в несчастные головы всей германской молодежи. Эту порцию чудовищно-идиотического яда ежедневно принимают 60 миллионов населения фашистской Германии. И мир вяло и равнодушно наблюдает за тем, как фашизм оттачивает открыто и нагло нож для его горла.
В фашистской Германии готовят хладнокровных убийц… Охотников за черепами… Спортсменов по убийству детей, женщин и стариков. У этих молодчиков стерилизуют жалость, совесть, ум.
Вспоминаешь то почетное место, которое когда-то занимал в семье человечества немец времен Гете и Бетховена. И как ни печально признаваться, но на одних только «вождей» не скинуть позор всей германской буржуазии. Слишком тягостны ее преступления.
Но, впрочем, дело, конечно, не в расовой теории. Она для тех безмозглых мерзавцев, кровожаждущих псов, которые на птицах смерти кружат над героической несчастной Испанией.
Испанские города, взлетающие на воздух, предсмертные крики детей, женщин, стариков, мирные, не понимающие, в какие недра земли еще им спрятаться от неминуемой смерти, которую широким жестом насыпают эти «голубоглазые, светловолосые, с удлиненными черепами, стопроцентные бестии». Все это лишь самоновейшая проба вооружения, сверхнаглые, сверхбесчеловечные приемы наступательной тактики.
Англия позволяет фашистам подрывать минами свои военные корабли и, кряхтя от страха, смотрит, как немцы ставят дальнобойные орудия, чтобы в один черный для мира день разнести английский Гибралтар, как они разнесли Гернику.
Во Франции отрубают голову сутенеру, зарезавшему девку. Почему Франция до сих пор не гильотинировала полковника де ля Рока? Вот до чего их доводит страх перед коммунизмом! В Испании фашисты вырезывают целый народ.
Господа классики только покашливают от растерянности.
Народная армия своей грудью защищает испанский народ, испанскую национальность, испанскую
