Собрание сочинений в десяти томах. Том 9

Иван. На кол я тебя не посажу.

Мустафа (с ужасом). Как же ты будешь меня мучить?

Иван. Дам коня, отпущу к хану… Ты ему скажешь – я-де спрашиваю: «Поздорову ли живет хан Девлет-Гирей?»

Мустафа (дико засмеялся). Хан здоров!

Иван. Доволен ли был хан нашими поминками?

Мустафа. Хан твои поминки враз проглотил да и не сыт.

Грязной. Смотри, я тебя научу отвечать государю.

Мустафа. Наши древние юрты Астрахань и Казань – вот какие поминки хочет от тебя хан… Царского венца да твоей головы – вот какие поминки…

Грязной. Государь, дозволь, я его успокою.

Иван останавливает его.

Мустафа. Почему ты не вышел против хана на Оку, а сидишь за телегами… Были бы в тебе стыд и дородство – ты бы вышел против хана и помер бы с честью.

Грязной (вместе с другими опричниками закричал). Пришибить его, собаку!

Иван снова останавливает их.

Иван. И еще, Мустафа, спроси хана, достаточно ли остра его сабля, что он похваляется отрубить мне голову? Мамай-хан посильнее его был, да и от того одна сабля осталась, что висит на моем поясу. (Снимает с себя саблю.) Взята она на Куликовом поле в ханском шатре, когда хан Мамай, даже бросив жен своих, бежал в великом страхе. Отвези саблю в поминок любезному брату нашему Девлет-Гирею, коли он еще не сыт моими прежними поминками.

Мустафа (берет саблю, целует). Мамай-хан, Мамай-хан, алла иль алла…

Грязной. Понимай, Мустафа, загадку. (Захохотал, за ним засмеялись опричники.)

Иван. Дать ему доброго коня, (Грязному.) А ты ему верни, что с него ободрал… (Отходит к шатру.)

Грязной. Государь жа, он и без того доволен до смерти… (Вытаскивает из-за пояса и вынимает из карманов нож, кинжал, пояс с золотыми пряжками, кошель.) На уж, это твое… И это, пожалуй, твое… А это – мое… И это мое… Идем за телеги…

Опять конский топот и окрики. Быстро входит Мстиславский, в кольчуге, в разодранном плаще, с непокрытой головой.

Иван. Отыскался!

Мстиславский (рухает перед ним на колени). Принес тебе мою голову…

Иван. Мало! На что мне твоя голова!

Мстиславский. А мне она и более того в тягость, государь.

Иван. Ты Москву из пепелища подними… Слезы русских людей, в плен гонимых, подотри… Посеченных воскреси…

Мстиславский. Виновен!

Иван. Ты навел хана на Москву?

Мстиславский. Я.

Иван. Какими казнями тебя казнить? Какую муку придумать? Привязать тебя на древо высоко, лицом к Москве горящей, чтоб ты глядел на дело совести твоей, покуда вороны глаза не выклюют…

Мстиславский. Готов на эту муку, государь…

Иван (берет его за волосы, откидывает его голову, впиваясь, глядит в глаза). Что ты есть за человек – кровь от крови моей?

Мстиславский. Спрашивай, спрашивай… Я увел сторожевые полки в Рязань… Я снял сторожи по крымской дороге… Оголил Дикую степь… Мустафа ссылался со мной… Хан обещал мне ярлык на великое княжение… Ум мутится от горя… Жена, сыновья, внуки – на дворе московском – сгорели заживо. Мне гореть в огне вечном, в исподних ада… Великий государь, порадуй меня мучением плоти…

Иван (Малюте). Не уразумею, что делать с ним?

Малюта. Пошли его к войску. Пусть рубится насмерть… Татары его знают в лицо… Татарам будет страшен Мстиславский…

Иван (глазами ищет Касьяна. Тот подбегает с фонарем и садится). Пиши… «Я, Ивашко Мстиславский, богу, святым церквам и всему православному христианству веры не соблюл… Государю своему и всей русской земле изменил. Я навел крымского хана Девлет-Гирея… В чем даю крестоцеловальную запись на вечный позор роду своему…» (Малюте – на Мстиславского.) Попа к нему с крестом… (Отходит и облокачивается на обочину телеги, глядя на пожар.)

Малюта и Мстиславский присаживаются на корточки около Касьяна. Мстиславский слабым голосом повторяет Касьяну слова царя.