самим? А девушка, оставленная тобою там, в Шейл-Сити, конечно же, будет гулять с Гленом Хогэном сколько ей вздумается. Пошатываясь и задыхаясь, он продолжал тащить рельсу, и вдруг жуткое чувство охватило его. Он спросил себя: «Джо Бонхэм, неужели же ты свалял дурака?»
Кто-то зычным голосом возвестил окончание работы, и все поплыло у него перед глазами. Когда предметы снова обрели свои очертания, он понял, что лежит на животе, а голова его свисает с борта дрезины. И Хоуви рядом. Запомнилось, что он смотрел вниз, на землю, которая текла под ним, точно вода, и слышал пение мексиканцев. Они по очереди качали рычаги дрезины, чтобы поскорее добраться до бараков. Джо лежал неподвижно и, задыхаясь, слушал, как поют мексиканцы.
Пол в бараке был земляной. Барак, крытый жестью, походил на сарай. Там стояла такая жара, что хотелось высунуться наружу, загрести руками побольше воздуха и набить им легкие. Деревянные нары располагались двумя ярусами. Он и Хоуви доплелись до двух нар, находившихся рядом. Они даже не расстелили постель, а сразу плюхнулись на доски и замерли. Подошел десятник и показал им, где можно получить ужин, но они не откликнулись. Просто вытянулись на койках и закрыли глаза.
С ним происходило нечто забавное. Такого он не испытывал еще никогда. Одна и та же боль пронизывала каждую частицу тела. Собственно, боль уже не чувствовалась, остались лишь оцепенение и сонливость. Он опять подумал о Диане. Мысль была мимолетной, последней перед провалом в темноту. Он вспомнил Диану, такую маленькую и хорошенькую, вспомнил, как она испугалась, когда он впервые поцеловал ее. О Диана, думал он, как же ты могла это сделать? Как ты могла?.. Потом он почувствовал, что его трясут.
Возможно, его трясли уже час или два, как знать. Он открыл глаза. Все тот же барак. Темнота. Воздух полон вздохов. Запах дыма: мексиканцы стряпали ужин над костром, разложенным посреди барака. В жестяной крыше зияла дыра для вытяжки дыма. Сквозь нее он видел звезды, мигавшие словно пляшущие искорки. В воздухе запах еды и дыма. Он едва не задохнулся. Как это все-таки похоже на мексиканца — провести весь день в адском пекле, да еще и на ужин стряпать горячее.
Хоуви тормошил его.
«Вставай! Десять часов».
Он не понимал — ночь это или у него выжжены глаза, и он не может отличить свет от мрака.
«Утра или вечера?»
«Вечера».
«Это сегодняшний вечер или вчерашний?»
«Вчерашний, по-моему… Погляди-ка, что у меня. Только принесли из конторы диспетчера».
Хоуви поднес к его лицу какую-то бумажку и осветил карманным фонариком. Фонарь они прихватили с собой, а вот о перчатках даже не подумали. Это была телеграмма, окровавленная израненными пальцами Хоуви. Она гласила:
«Дорогой Хоуви, почему ты так поторопился точка я в отчаянии от твоего поступка точка пожалуйста прости меня и сразу возвращайся в Шейл-Сити точка ненавижу Глена Хогэна точка люблю твоя Онни».
Даже в сумраке барака он разглядел, что Хоуви сияет от счастья. Значит, вот оно что: Онни ненавидит Глена Хогэна! Все ясно. Уж он-то, Джонни, понимает почему. А если Хоуви не понимает, так он просто дурак. Онни возненавидела Глена Хогэна только потому, что тот бросил ее ради Дианы. Задумавшись на минуту, он представил себе, насколько Диана красивее этой самой Онни, просто и не сравнить. Что же, у Глена губа не дура, подумал он. Потом он заметил, что Хоуви ждет какого-нибудь слова от него. Он попытался заговорить, но оказалось, что голоса нет — один шепот.
«Какого черта ты будишь человека и показываешь ему эту ерунду! Мне нужно выспаться!»
«Потому что я уже все обдумал».
«Ну, говори!»
«Значит, вот что, — возбужденно произнес Хоуви. — Таким ребятам, как мы с тобой, не пристало гробить свои лучшие годы в этом дурацком стройотряде. Это все равно, что какие-нибудь шикарные девчонки вроде Онни или Дианы вдруг, ни с того ни с сего, заделались бы прачками».
Джо ничего не ответил. Он лежал и думал. Но он все отлично понял. Диана в роли прачки! Он представил себе эту нелепую картину и тут же закрыл глаза.
«Понимаешь, Онни, должно быть, очень тяжело, не знаю, как бы мне ей помочь», — продолжал шептать Хоуви.
Он лежал с закрытыми глазами и ничего не говорил.
«Для меня это не просто повод вернуться. Я обязан сделать это», — не унимался Хоуви.
Он лежал неподвижно, но слушал внимательно.
«Диспетчер сказал, что ночью в сторону Шейл-Сити пройдет эшелон с гравием».
Он все еще молчал, все еще слушал.
Он едва заметно шевельнул ногой, чтобы показать, что не спит.
«Эшелон будет здесь через десять минут».
Он соскочил с нар, одним движением свернул одеяло и простыни и перекинул скатку через плечо. Хоуви удивленно уставился на него.
«Ты что?» — спросил Хоуви.
Он посмотрел на товарища с таким видом, будто возлагал на него ответственность за все дальнейшее.
«Если ты так рвешься домой и решил нарушить наш уговор, что же я могу сделать? А если мы действительно хотим попасть на этот товарняк с гравием, так давай поскорее!»
По пути в Шейл-Сити его все время занимали мысли о Билле Харпере. Ведь только вчера вечером я ударил Билла, подумал он. Билл Харпер, мой лучший друг, сказал мне правду, а я ударил его… Он лежал на гравии, подложив руки под голову, и глядел на звезды. Он вспоминал, как они недавно вдвоем сидели в аптеке, как Билл мялся и запинался, все ходил вокруг да около, а в конце концов взял да и выложил суть дела. Как же он вскипел, когда Билл сказал, что в этот вечер Диана назначила свидание Глену Хогэну. Наверное, так оно и было, иначе чего ради Билл стал бы говорить такое. Но он вскочил на ноги, закричал, что это вранье, ударом кулака сбил друга с ног и вышел вон из аптеки.
По дороге домой он увидел Диану и Глена, как раз когда они подкатили в двухместном автомобиле к театру «Элизиум». Тут он окончательно понял, что Билл не соврал и что Диана обманывает его.
Дойдя до конца квартала, он встретил Хоуви. Тот поругался с Онни из-за того же Глена Хогэна, и оба они тогда решили бросить все к чертям, поехать в пустыню, поработать как следует и забыть про эти дела. И не потому, что он и Хоуви были два сапога пара. Отнюдь. Хоуви вообще никогда не мог удержать около себя девушку. Ему даже неприятно было очутиться с Хоуви вроде в одной упряжке. Но так хотелось уехать, что он, не раздумывая, принял предложение Хоуви и сам настоял на том, чтобы сняться с якоря прямо на следующий день.
Он лежал на гравии и вспоминал, как часто они вместе с Биллом Харпером выезжали на природу, как здорово проводили время. Вспомнил, как они впервые взяли с собой девушек. Решили поехать вчетвером — парочками побоялись. Вспомнил, как однажды попала под грузовик его любимая собачонка Мэйджор и как Билл заехал за ним на отцовской машине, до полуночи катал его по дальним загородным дорогам и за все время не проронил ни слова — понимал, как тяжело он переживает гибель пса. Он вспомнил многое другое и подумал — еще не родилась девушка, ради которой стоит терять такого хорошего друга, как Билл Харпер. Даже Диана того не стоит, и завтра же он скажет ему об этом. Давай, мол, Билл, забудем, давай дружить, такое больше никогда не повторится…
А потом, по мере приближения эшелона к Шейл-Сити, он снова стал думать о Диане. Теперь, в прохладной ночи, ему удалось мысленно увидеть ее лицо. Там, в пустыне, оно все никак не появлялось. Теперь это лицо плыло перед ним и улыбалось. Вот Хоуви, тот считает, что потерял Онни, а ведь это вовсе не так: девчонка признала свою неправоту и попросила его вернуться. А Диана… Диана совсем другое дело. Только бы она не гуляла с Гленом Хогэном. Пусть с кем угодно, но только не с Гленом. У Глена красивая машина — наверное, поэтому он и решил, что может позволить себе все с такой замечательной девушкой, с девушкой, о которой другие парни даже и помыслить не смеют. Диана и Глен Хогэн! Страшно
