'Принцесса Анна' на этот раз благополучно избежала опасности.
В полночь сменилась вахта. Пеппергорн проспал смену. Гвоздев решил его не будить и остался вместо него на вахте, радуясь, что упрямый, да еще и подвыпивший немец не помешает ему выполнить маневр, необходимый для спасения судна и людей.
Пеппергорн, спавший очень беспокойно, проснулся за час до окончания своей вахты. Убедившись в том, что он проспал, Пеппергорн очень взволновался. Что-что, а такой случай с ним произошел впервые в жизни. Он заподозрил, что этот мальчишка Гвоздев, подававший ему вчера непрошеные советы, нарочно простоял за него вахту, чтобы опорочить его в глазах команды.
В ярости Пеппергорн поднялся на полуют. Здесь гнев его дошел до предела, когда он увидел, что судно идет не тем курсом, который был им указан Гвоздеву. На беду, несмотря на романею, Пеппергорн хорошо помнил заданный курс.
— Так?! Мальчишка! Я тридцать лет море, я плавал Ост-Индия, Вест-Индия и Малайский архипелаг, а ты будешь менять мне курс!
— Господин старший офицер, — говорил Гвоздев Пеппергорну, — я вовсе не хотел вас обидеть, извольте прочесть вахтенный журнал, и вы увидите причину…
— Я покажу тебе причину! Под арест! Боцман, в карцер его! Извольте отдать мне шпагу, вы пойдете под суд! Я вам покажу, как оскорблять старый заслуженный офицер!
Пеппергорн слышать не хотел никаких оправданий, он топал ногами и чуть не плакал от ярости и обиды.
Видя, что всякие возражения при таком состоянии Пеппергорна бесполезны, Гвоздев тяжело вздохнул, отстегнул шпагу и отдал ее Пеппергорну. Боцман Иванов уже ждал его с ключами от арестантской каюты.
Гвоздев круто повернулся и бегом сбежал с полуюта. Открыв перед ним дверь карцера, боцман сказал, смягчив, как умел, свой сиплый голос:
— Сейчас фонарь вам засвечу, Аникита Тимофеич. Кушать не желаете ли али еще чего? Прикажите, сделаю.
— Спасибо, Капитон, — отвечал Гвоздев, задыхаясь от негодования. — Вот что…
— Чего прикажете, Аникита Тимофеич?
— Капитон Иваныч, не уходи с бака, смотри вперед. Особенно, если курс снова будет ост-норд-ост…
— Понимаю, — кивнул головой боцман.
Как только Гвоздев ушел с полуюта, Пеппергорн сейчас же взялся за вахтенный журнал. Разобравшись, он понял, что Гвоздев маневрировал правильно, но это нисколько не уменьшило гнева старшего офицера. Мальчишка осмелился выставить его посмешищем перед всем экипажем!.. Пеппергорн наорал на рулевых за то, что судно будто бы 'рыскает', и, все еще не в себе от гнева, проложил новый курс. 'Принцесса Анна', послушная рулю, стала резать волну в новом направлении.
Пеппергорн принялся расхаживать по полуюту, борясь с качкою. Гнев не проходил, в висках стучало, руки тряслись, и кровь приливала к голове. На старости лет дожить до того, чтобы молокосос учил его навигации!
'Принцесса Анна', ныряя в волнах, все бежала и бежала во мраке ночи. Время стало близиться к рассвету.
Вдруг боцман зычно, перекрывая шум ветра, закричал с бака:
— Буруны справа!
И тут же отозвался второй часовой:
— Буруны по курсу!
Вцепившись в поручни и сразу забыв о своем гневе, Пеппергорн скомандовал к левому повороту, но из темноты с бака Иванов крикнул уже смятенно:
— Буруны слева!
'Боже мой, где же мы очутились!' — подумал Пеппергорн, собирая все свое мужество и стараясь представить себе карту этой части моря и возможное положение корабля. Но время не ждало.
— Свистать всех наверх! — скомандовал Пеппергорн.
Бригантина катилась влево, но шум бурунов уже ясно слышался чуть ли не со всех сторон.
'Это остров Гоольс[42]. Мы у мыса Люзе!' — сообразил вдруг Пеппергорн.
3. НА ОТМЕЛЯХ У МЫСА ЛЮЗЕ
'Принцесса Анна' оказалась в отчаянном положении. Только с севера не было бурунов, но отсюда дул почти штормовой ветер и шел могучий накат, набиравший силу на всем просторе Балтики.
Кое-кто из команды сперва порядком струхнул и растерялся, но старые опытные матросы Иванов, Ермаков, Урасов, Петров быстро восстановили порядок, и экипаж работал сейчас четко и решительно, как на ученье.
Князь Борода-Капустин, спешно поднятый с койки и пребывавший в жесточайшем похмелье, без шляпы и парика стоял, вцепившись в поручни, доверив все Пеппергорну. Он был совершенно растерян и ничего не мог ни сообразить, ни предпринять.
Видя невозможность отлавировать в темноте от опасного места, Пеппергорн приказал отдать оба якоря — дагликс и плехт, и сейчас бригантина, ныряя в огромных волнах, рвалась и билась на якорных канатах, как дикая лошадь на аркане.
Медленно, как-то натужно начинало светать. Но пока еще кроме огромных гривастых волн, в которые зарывалась носом 'Принцесса Анна', ничего не было видно.
Пеппергорн приказал палить из пушки и жечь фальшфейер.
— Рудольф Карлович, а где Гвоздев? — крикнул вдруг ему Борода-Капустин, стараясь перекричать ветер.
— Под арестом. Он есть негодяй! — свирепо рявкнул Пеппергорн.
— Так, так! — тупо закивал головою князь, напуганный гневом Пеппергорна.
На полуют поднялся Капитон Иванов и, пренебрегая субординацией, обычно строго требуемой Пеппергорном, поманил его пальцем, приглашая наклонить пониже ухо.
— Что тебе надо? — меняясь в лице, спросил Пеппергорн.
— Якоря не держат, — в самое ухо ему пробасил боцман. — Нас дрейфует на берег… Не прикажете ли мичмана выпустить из-под ареста? — добавил он неожиданно.
— Пошел вон! — упавшим голосом отвечал Пеппергорн.
Весь ужас случившегося вдруг встал перед ним со всею своей неумолимостью, и он внутренне похолодел. Неужели это конец его трудной жизни? Он медленно обвел взглядом знакомую палубу бригантины. Держась за леера и кнехты, кучками трудились матросы, обдаваемые потоками воды, хлеставшими через борта. Борода-Капустин, бессмысленно выпучив глаза, икал подле него, обмякнув и повиснув на перилах, как мешок, изнемогая от качки, страха и мучительного похмелья.
Вокруг в полусумраке рассвета с ревом катились могучие валы. Над ними Пеппергорн увидел на востоке мрачный массив мыса Люзе, у скал которого то и дело взлетали вверх пенные фонтаны разбивающихся волн. Прямо за кормою, за цепями бурунов, ходивших по отмелям, смутно виднелся низменный берег, изгибавшийся дугою и выступавший на западе песчаною косою далеко в море. Ветер дул прямо в лоб бригантине. Гибель казалась неизбежной.
— Так, — сказал Пеппергорн, — так…
Если бы даже удалось спастись в бурунах — впереди ждал его военный суд, позор разжалования, а может быть, и смертная казнь. Ведь только из упрямства и ложного самолюбия не повел он бригантину по безопасному курсу Гвоздева, а склонился к югу, сознавая, что это рискованно. Несколько тягостных минут простоял он в молчаливом раздумье.
— Так, — еще раз глухо повторил Пеппергорн, — прощай, Рудольф, пришел твой последний час. — И
