Море серебрянного света

Ее спутница глядела на нее глазами ребенка, одни веки, похожие на жемчужины, никаких зрачков и радужных оболочек. Похоже она настолько испугалась, что не могла говорить, и Рени повернулась обратно к странному фрукту.

— Смотри, я знаю, кто ты, и понимаю кое-что из того, что происходит. — Рени даже не знала, к кому обращается: гомункулусу, дереву, воздуху. Это все равно, что говорить с богом, решила она. Хотя с этим можно поговорить. Как бы. — Просто скажи мне, чего ты хочешь от нас. Мы должны найти тебя? И что мы видели на черной горе?

Гомункулус вздрогнул. — Хочу… дети… в безопасности… — Его руки опять задергались, как если бы он спал и видел, что тонет. — Новые дети… некуда… Холодно…

— Чти с детьми? Зачем они тебе?

— Больно. Падаю. Потом тепло… не надолго… — Маленький совершенный ротик широко открылся и воздух наполнился ужасающим ритмическим шипением. Рени не могла понять, то ли это смех, то ли рыдания, но, в любом случае, у нее мороз пробежал по коже.

— Скажи нам, что ты хочешь! Почему взял детей — моего брата Стивена, всех остальных? Как мы можем забрать их обратно?

Кошмарный шум закончился. Крошечные ручки задвигались более медленно. Гомункулус обвис и расплылся, и начал быстро разлагаться.

— …Освободи… Голос ослаб до еле слышного шепота. — … Освободи…

— Черт тебя побери, проклятый бог! — крикнула Рени. — Возвращайся и говори со мной! — Молчание. Рени попыталась припомнить слова песенки, которая вызывала его, но они, как назло, вылетели из головы, смытые поднявшейся злостью. Все равно, что разговаривать с Стивеном, когда тот разозлится — ребенок просто не слушается, даже если ты грозишься его побить. Она сдалась и запела те слова, которые знала, решив вытащить его наружу силком, заставить иметь с ней дело.

Баюшки, на ели мальчик засыпает.

Плод в ее руках стал совсем жидким, между пальцами потекли струйки. Рени с отвращением бросила его в воду и вытерла руки и грязь, продолжая петь:

А подует ветер — люльку раскачает,

Ветка обломилась, полетела колыбель —

Падает и люлька, и дитя, и ель.

— Ты слышишь меня? — прорычала она. — Падает колыбель и ель, черт побери!

Долгое молчание. Потом шепот, еле слышный, как последний вздох умирающего.

— Почему… так больно?.. Звал тебя… но сейчас… слишком поздно…

— Звал…? Ты, подонок, ты никого не звал, ты украл моего брата!

Бурлящий гнев, так долго скрытый внутри, выплеснулся наружу. — Где ты? Черт тебя побери, ты скажешь мне, где находится Стивен Сулавейо, или я тебя найду и буду рвать на куски, часть за частью! — Никакого ответа. Разъяренная как фурия, она открыла рот, чтобы опять запеть и притащить Иного сюда за его метафорическое ухо, но остановилась, потому что гладкий черный ствол содрогнулся, еще и еще — ветки наверху беспорядочно забили по воздуху, сбивая листья и сучья с других деревьев, а черные корни зашевелились и вспенили озеро.

Потом, с внезапностью испуганного океана, возвращающегося в раковину, дерево обрушилось — молниеносное подражание тому, что происходило с детьми-ведьмами, но, в отличии от них, дерево не просто съежилось: оно растаяло, превратилось в ничто; еще мгновение назад оно стояло перед ними, а сейчас только грязная земля и бурлящая вода напоминали о том, что оно вообще существовало.

Каменная Девочка повернулась к Рени, ямки-глаза расширились, рот превратился в глубокую пещеру.

— Ты… ты убила его, — сказала она. — Ты убила Ведьмино Дерево.

ГЛАВА 19 Самый Храбрый Человек в Мире

СЕТЕПЕРЕДАЧА/НОВОСТИ: АНВАК арестовывает своих собственных пользователей за несоблюдение правил

(Изображение: дом обвиняемого Вильдбьерга, Оденсе, Дания)

ГОЛОС: Датской музыкальный продюсер Налл Вильдбьерг ненадолго попал за решетку и сейчас преследуется по суду охранной корпорацией АНВАК за нарушение контракта — он не сообщил им о преступлении, совершенном в доме, который они охраняют.

ВИЛЬДБЬЕРГ: 'Да эти люди просто сумасшедшие! У меня была вечеринка, и кто-то взял чужой плащ — случайно, я уверен. Эти сумасшедшие из АНВАКа увидели это, и не только арестовали его — моего гостя! — но и теперь преследуют меня, тоже! '

(Изображение: анонимный адвокат из международной юридической фирмы Торн, Таксис и Постхорн, представляющий интересы АНВАКа)

АДВОКАТ: 'В контракте, который вы подписываете с нами, на странице сто семьдесят ясно сказано, что обо всех преступлениях, происходящих на охраняемой территории, надо немедленно сообщать в компанию. Мистер Вильдбьерг не имел права игнорировать преступление — и сам совершил преступление, попадающее под юрисдикцию Датского и Международного законодательств'.

Я ДОЛЖНА помнить об Орландо, и все, сказала себе Сэм, возможно в двадцатый раз за последние несколько часов. Тогда я смогу идти дальше. Она спотыкалась от усталости и чувствовала себя несчастной, ей настолько не хватало родителей и родного дома, что хотелось плакать, но все это была ерунда по сравнению с тем, что Орландо выносил каждый день.

И все равно его убили, не могла не напомнить она себе. Что толку быть храбрым, таким храбрым…

— Я думаю, пора отдохнуть, — сказал! Ксаббу. — Мы уже и так прошли очень много.

— И ничего не изменилось, — резко сказала она. — Мы, что, собираемся идти вечно? Какой смысл, а? В том, чтобы идти вперед, я хотела сказать. Это же не настоящий мир.

— Да, я полагаю, — ! Ксаббу легко опустился на землю, как если бы они не шли без перерыва весь день — у самой Сэм ноги дрожали от усталости. — Но это не означает, что в нем нет… какое слово? А, наверно логики.

— Логика. — Она фыркнула. — Слово Рени.

— Да, это ее слово, — согласился! Ксаббу. — Мне очень не хватает ее — всегда думающей, удивляющейся, пытающейся придать смысл каждой детали. — Он посмотрел на фигуру, идущую по гребню невысокого холма, с которого они только что спустились. Конечно Жонглер, устало тащившийся за ними с мрачной решимостью, которая почти восхищала Сэм. У него было относительно молодое и здоровое тело, вполне подходящее человеку средних лет, но сам Жонглер давно не ходил в таком теле достаточно долго и ощущал бесконечность пути еще острее, чем она.

— Я все еще ненавижу его, — тихо сказала Сэм. — В высшей степени. Но, ты знаешь, трудно ненавидеть того, кого ты видишь все время, верно?

!Ксаббу не ответил. С тех пор, как бушмен во время остановок сплел что-то вроде килта из длинной речной травы, он и старик больше не ходили голыми, и Сэм пришлось признаться, что теперь ей стало удобнее. Она считала себя современной девушкой, которую непросто чем-то удивить, и тем не менее было довольно странно общаться все время с голым! Ксаббу, да и самой обходиться почти без одежды; видя же день за днем грубое тело голого Феликса Жонглера она чувствовала себя какой-то грязной и нечистой.

— Оно не настоящее, — сказала она вслух. — Как и то, что вокруг нас.

!Ксаббу с любопытством посмотрел на нее.