Он мог почувствовать ее разочарование. Он не мог представить себе ее слов, ибо каждый раз когда он думал о том — слова становились все тверже, все острее и больней, но он мог представить ее страшное разочарование. Ему полагалось быть спасителем, вождем, лучшим чем Враг.
Ему не полагалось быть тем чудовищем, кто спустил Морейла на детей Врии.
Им лучше было погибнуть немедля, чем в руках Врага, но все равно это был глупый поступок; один из многих. Один из сотен.
Чудовище. Чудовище в зеркале.
А потом еще раз, после восстания врии. Он поступил так снова, но тогда он увидел истину, и он изменился. Слишком поздно.
Безнадежно поздно.
Чудовище в зеркале.
Он задвинул ее на задворки его разума. Шесть лет, со времени восстания, с тех пор как он изгнал Морейла и ему подобных из Собора, он держал чудовище в зеркале, связав его оковами из дружбы, верности и морали.
И памяти о ней, разумеется. Всегда — памяти о ней.
Скоро этим оковам придет время упасть.
Скоро придет время развязать войну с Врагом, и дать им увидеть чудовище.
Но до того — у него есть, что сделать.
Он должен отобрать у них Казоми—7.
— Да. — прошептал он.
Он готов.
И его флот разворачивает порядки.
Плывущий, ожидающий в море света и небытия.
Время ничего не значило для него. Для любого здесь. Он был свободен, выскользнув из оков, которые удерживали его, но не знал сколько это длилось. Так что не имело значения — сколько он ждал.
Он почувствовал их издалека, и это грозило неприятностями. Если он их заметил, значит, могли заметить и другие. Самое сильное их оружие — незаметность. Он узнал эти правила в сети и хорошо знал других созданий, обитающих в ней. Некоторых из них можно было распознать — пленные души, вырвавшиеся на волю, перемещающиеся Светлые Повелители или проплывающая Тьма, истребляющая свет там, где она проходила.
Но тут были и другие существа. Существа, которых не мог постичь смертный человек. Тоннели и переходы сети пересекались, кроме всего прочего, и с гиперпространством, и тут были и живущие в нем существа. Некоторые были разумными, некоторые безмозглыми, но все были чуждыми и очень опасными.
Он двинулся вперед, встречая их. Двое и обе женщины. Внешность здесь могла быть изменена, но он был уверен, что знал одну из них. Она была сильнее, более настоящая и твердая. Другая была... эфемерной, почти призрачной, и позади нее угадывалось чье—то присутствие.
— Скажите слова. — потребовал он. Ему понадобилась вся сила воли, чтобы запомнить то, что нужно было сказать и сделать. Это было важно. Это должно быть сделано.
— Однажды лемминг научится летать. — сказала более реальная женщина, и его еще раз кольнуло уверенностью, что он знает ее, что он даже встречался с ней в Сети прежде. — Ты знаешь кто мы.
— Я проведу вас.
— Подожди. — сказала другая женщина, призрак. — Мы должны проверить, что ты тот, с кем мы должны встретиться. Кто ты? Назови свое имя.
— Меня зовут.... — Это было раздражающе. Оно ускользало от его разума. Ему так много надо вспомнить, а он может припомнить лишь обрывки. В его памяти роились призраки. Призраки, дети и чудовища.
— Меня зовут...
— Меня зовут Альфред Бестер. — уверенно сказал он. Кое—что теперь стало гораздо яснее.
— А ваши имена?
— Сьюзен. — сказала призрачная.
— Талия. — отозвалась другая.
— Талия. Я знал тебя. Я знал это имя. Мы встречались раньше.
— Мы знали друг друга. — подтвердила она.
— Воссоединение подождет. — сказала призрачная, Сьюзен. — Ты знаешь куда нам идти?
— Да. О да.
— Так проводи нас. У нас не так много времени.
Память возвращалась к нему — вспышка, образ человека, которым он привык быть: надменного и высокомерного, с толикой сарказма. Он был одним из избранных, элитой. Теперь он был избранным снова. Он знал это место — они нет. Они нуждались в нем.
Он был Альфредом Бестером, и он был одним из избранных.
— Ты обнаружишь... — просто сказал он, наслаждаясь новыми гранями личности, что он открыл в себе. —...что здесь время — это все, что у нас есть.
А затем он отправился провожать их по путям небес.
