— Все умрут. — простонал мужчина. — Я убил тебя. Ты должна быть мертва.
— Я была мертва, и я вернулась. Если думаешь, что можешь меня убить, то попробуй, но это мое место не твое, и твоя сила не может коснуться меня здесь.
Вокруг нее кричали все и повсюду. Звуки казались очень далекими, эфемерными и бестелесными. Все кроме нее были безумны или же, может быть, все они и были здравомыслящими а она — безумной.
Она прошла вперед, прямо напротив создания. Она видела пляшущие внутри него образы. Город, заполненный могилами, черный монолит, возвышающийся в ночи, гигантское зеркало, бесконечные тоннели и коридоры света.
Оно заблудилось в тоннелях. Оно сбежало в них несколько лет назад и потерялось, а теперь оно нашло путь наружу.
Оно бежало.
Это значило, что оно знало страх.
Что могло заставить узнать страх существо, подобное этому?
О.
Конечно.
Что еще?
Или, вернее, кто же еще?
Ее гнев стал еще яростней. Он все ее вмешивается. Его прикосновение все так же остается на всем.
— Ты здесь не властно. — прорычала она. — У тебя нет права.
— Тут нет жизни. Вы уже коснулись этих людей. Вы принесли им страх и кошмары. Вы убили их точно так же, как если бы вы остановили их сердца, или оторвали их головы от тел. Эти люди уже мертвы. Их тела всего лишь продолжают двигаться
Оно замолкло раздумывая над этим. Фоновые голоса смолкли, уступив одному. Катренн тихо плакала.
Она сглотнула.
— Я Деленн из Мир. Постарайся запомнить это.
Затем оно распалось на свет и струйки яркого сияющего дыма, и стало ничем.
Словно во сне, Деленн обернулась. Шум прекратился. Совершенно.
Катренн сидела у стены, качаясь вперед—назад, но рыдать она перестала. Остальные пациенты перестали кричать и разговаривать.
Даже слепец. Тот смотрел прямо на нее. Она была уверена, что он мог ее видеть.
— Я убил тебя. — проговорил он, его слова были удивительно громкими на фоне тишины. — Я убил ее.
Затем пришло запоздалое понимание.
— Декстер Смит! — воскликнула она.
А потом усталость взяла над ней верх, и она осела на пол.
На какой—то миг это напомнило ему дом. Были иными земля, небо и горы в отдалении. Все выглядело иначе, и действительно было иным, но было тут что—то, что—то неуловимое, что вызывало воспоминания пятнадцатилетней давности.
Г'Кару потребовалось несколько минут, чтобы осознать, что этим неуловимым была боль.
Центаври Прайм страдала.
Л'Нир посмотрела на равнину прикрыв ладонью глаза от солнца. Тут было слишком ярко. На ее лице было выражение чистейшего восхищения и Г'Кар почти что залюбовался им. Хорошо знать, что у кого—то все еще осталось чувство изумления.
— Мы куда дальше, чем планировали. — наконец сказала она. — Я с трудом вижу город.
— Мммм... да. — отозвался Вир, отрываясь от своей карманной комм-панели. — Они усилили охрану вокруг столицы. Когда я улетал такого не было.
— Ты говорил, что можешь провести нас во Дворец.
— Я считал, что смогу. Это должно было быть достаточно просто, но.. ммм. Я не знаю, что случилось. Тут повсюду корабли, космопорт выглядит практически закрытым. Интересно, может мы кому—то объявили войну, а мне никто не сказал. — он вздохнул. Его голос звучал крайне извиняющимся, но это же был Вир. Все, что он говорил и делал, приобретало оттенок извинения.
— Г'Кар взглянул на него. Прошло много лет с тех пор, как он в последний раз встречал Вира Котто, и до его неожиданного появления на Дораке—7. Разумеется, он слышал о восхождении юноши, но множество подробностей о жизни Центаврианского Двора от него ускользнули.
Тем не менее, он достаточно часто и достаточно хорошо играл в игры Кха'Ри, до того как основал Рейнджеров. Это была игра, которой они научились от центавриан, и в некоторых аспектах они превзошли их учителей.
Он не мог избавиться от чувства неловкости. Этот мир страдал. Страдание, за которое, по крайней мере, частично, был ответственен он и его народ.
Но тут было что—то новое.
— Вы ничего не можете скрыть от меня. — тихо проговорила Л'Нир. Он обернулся к ней. — Порой вам следует отбросить свое чувство вины.
— Когда умру. — горько ответил он.
— Вы будете жить вечно.
— Надеюсь, что нет. — Все эти призраки... преследовали его.
Она улыбнулась.
— Нет. Я хотела сказать, что ваши слова будут жить вечно. Ваши идеи. Ваши убеждения.
— Я, скорее, предпочел бы, чтобы народ создавал собственные слова и собственные идеи, нежели следовал моим.
— Так скажите им это.
— Народы имеют склонность слышать лишь то, что они желают слышать. Я никогда не намеревался быть пророком. Ни на миг.
Она чуть усмехнулась.