Иногда река круто изгибается, и тогда перед путешественником предстают неожиданные дали и новые горизонты. Безмолвие широких плесов нарушается то утиным кряканьем, то далеким гоготаньем гусей, то внезапным всплеском ударившей хвостом рыбы.
По пути на Среднекан Майоров продолжал опробование боковых притоков. На полдороге от Сеймчана они снова напали на признаки золотоносности: на одной из галечных кос в лотке оказалось несколько крошечных золотинок. Итак, они опять вошли и пределы золотоносной зоны. Одна из ее границ, восточная, могла быть теперь точно отмечена на карте. Поразительным казалось лишь то, что геологическая обстановка при этом совсем не изменилась. Перед глазами тянулись все те же тонкоплитчатые черно-серые глинистые сланцы и песчаники, которые были совершенно «пустыми» вдоль всего буюндинского маршрута.
«Итак, сланцево-песчаниковая формация, — думал Цареградский, — лишь вмещающая среда для золоторудных месторождений и сама по себе признаком для поисков служить не может. Граниты тоже золота с собой не несут. Следовательно, источником золотоносности являются лишь кварцевые жилы и порфировые дайки?» Будущее показало, впрочем, что эти первоначальные выводы, будучи близкими к истине, все же не охватывали ее целиком. Некоторые гранитные массивы оказались также золотоносными, хотя и в гораздо меньшей мере, чем догранитные порфировые дайки и кварцевые жилы. Однако откуда берется золото в этих жилах и дайках? Прямая между ними связь или косвенная? И не происходят ли те и другие из одного общего, нам еще неизвестного источника? (Эти вопросы, мучившие в то лето геологов, оказались настолько сложными и противоречивыми, что споры длятся и по сей день и какого-либо единого, безусловно восторжествовавшего решения все еще не существует.)
Цареградскому впервые приходилось плыть на одноместных якутских лодочках против течения. Он был удивлен скоростью, которую они при этом развивали. Легкие, отполированные руками и водой «ветки», казалось, выскакивали при каждом гребке и быстро скользили, еле касаясь волн. Правда, в каждой из этих похожих на байдарки лодочек сидел здоровый мужчина, обуреваемый желанием поскорее попасть «домой» и не желавший отставать от товарищей. Цареградский почти всегда плыл впереди маленькой флотилии: сказывалась молодость и часто выручавшая в жизни спортивная тренированность. Кроме того, и ему не терпелось вернуться на Среднекан, к товарищам. Правда, огорчала собственная неудача: ведь нигде, кроме последних проб, они не обнаружили золота. Но молодость доверчива, и он не сомневался, что зимние находки на Среднекане были лишь началом чего-то большего!
Сто километров даже по ровной асфальтовой дороге пройти нелегко. Еще труднее их проплыть, да еще борясь с течением такой быстрой и большой горной реки, как Колыма. Чтобы не тратить лишних сил, люди плыли, придерживаясь берега: там слабее течение. В тихих заводях его вообще почти нет. А в некоторых случаях, в крутелях, встречаются даже и противотечения. Они плыли с короткими передышками для еды и отдыха весь долгий летний день, занимая по многу часов и у ночи. Единственное, что их отвлекало, — это пробы на золото. Но все трое так хорошо сработались, что тратили на промывку совсем немного времени. Выбрав подходящее место для закопушки, двое брались за кирку и лопату, быстро добирались до скального основания и наполняли лоток смесью щебня, гальки и песка. Присев на корточки у ручья, Игнатьев или Майоров быстро отмывали лоток, а потом, ссыпав на совок остаток тяжелого черного шлиха, просушивали его на уже разожженном костре. Затем все трое старательно гасили костер (старая таежная привычка, непреложный закон!) и трогались дальше.
Всю вторую половину пути почти в каждой пробе обнаруживались знаки золота. Во всех случаях содержание его было еще очень далеким от промышленного, но принципиальная золотоносность все же устанавливалась. Всем своим существом Цареградский чувствовал, что, избрав этот метод поисков, они с Билибиным находятся на правильном пути и что неизбежно придет день, когда все контуры золотоносного пояса Колымы будут замкнуты!
В одну светлую ночь начала июля маленькие лодочки, вынырнув из-за очередного поворота реки, оказались перед устьем Среднекана. Еще полчаса ходу, и утомленные путешественники завели свою флотилию в светлые воды уже казавшейся им родной реки и вытащили лодки на берег. На берегу их встретили несколько старателей Союззолота, которые поджидали здесь сплавлявшийся с Бахапчи груз. Оказывается, Раковский вернулся на Среднекан два дня назад, и его палатка разбита в нескольких километрах от устья. Билибин еще не возвращался.
— Ну как, ночуем здесь или пойдем наверх? — спросил Цареградский.
— Чего становиться, когда наши недалеко! Лучше вместе ночевать, — ответил Игнатьев.
Покурив и размяв одеревеневшие от усталости ноги и поясницу, они потихоньку тронулись вверх. В двух километрах от устья шедший впереди Игнатьев вдруг радостно воскликнул:
— Палатка!
Действительно, среди прибрежного тальника смутно белело прямоугольное пятно.
Золотое колымское лето
Это была палатка Раковского. Сергей Дмитриевич действительно два дня назад вернулся из долины Утиной. Сейчас, услышав шум, он выскочил из палатки и радостно бросился навстречу поздним гостям. Проснулись и зашумели рабочие.
— Ну вот и вы здесь, Валентин Александрович, — говорил он, крепко пожимая Цареградскому руку. — Билибин еще не возвратился. Жду со дня на день. Ну как вы? Удачно работалось? Что-нибудь интересное есть? Золото нашли?
— Интересного-то много, — ответил, снимая рюкзак, Цареградский. — Съемка прошла хорошо, а вот золота нет. Только около Среднекана опять стали попадаться маленькие значки.
— Да ну! — воскликнул, не скрывая своей радости, Раковский. — А у меня вот есть золото, да такое, что рот разинешь!
Он осторожно приоткрыл полу палатки, чтобы туда не проникли звеневшие вокруг комары, пропустил гостя вперед, а затем и сам скользнул следом.
— Вот проклятые, — пожаловался он, сметая ладонью с потолка успевших залететь насекомых. — Ни днем ни ночью покоя не дают!
— Так говорите, нашли золото? — сказал, садясь на вьючный ящик, Цареградский. — Ну, рассказывайте!
— Рассказывать-то, пожалуй, долго. Вы и так еле на ногах стоите. Да и утро уж скоро. Я лучше покажу кое-что для хороших сновидений, а расскажу поподробнее утром!
— Ну что же, можно и так. Показывайте свои чудеса. Мы действительно здорово сегодня утомились. Все-таки больше полусотни километров проплыли.
Только сейчас он почувствовал охватившую его страшную усталость. Руки были деревянными. Плечи так сильно ныли в суставах, что казалось, их вывернули на дыбе. Ноги, наоборот, очень отекли от долгого бездействия и неудобной позы в лодке. Сейчас по икрам бегали мурашки: это постепенно восстанавливалось кровообращение. В ушах стоял ровный шум волн, и мерещилось, что все еще всплескивает вода под веслом. Он никак не мог сбросить с себя впечатлений прошедшего дня.
— Вот смотрите. Как собрали в коробку, так и храню в ней! Раковский протянул ему жестяную коробку из-под ленинградских папирос «Дели». Геолог взял ее в руки.
— Ого! Всем нашим жизненным опытом мы приучены к более или менее определенному весу окружающих вещей и подсознательно сообразуем свои действия с этим предполагаемым весом. Человек протягивает руку, чтобы взять со стола книгу, совсем не так, как он это сделал бы, если бы ему необходимо было поднять утюг. Если вес предмета резко отличается от предполагаемого, мышцы оказываются не подготовленными к усилию. Они либо перенапряглись, либо расслабились больше, чем надо. Реакцией на невольную мышечную ошибку является удивление.
Взяв коробку, Цареградский едва не выпустил ее из рук, потому что она оказалась непривычно тяжелой. Раскрыв ее, он ахнул еще раз.
