решетки так, что ее не видно ни снаружи, ни изнутри.
Потом вытаскивает из носка сотенную и, свернув ее трубочкой, засовывает в щель между ягодицами.
«Какой-то шухер в воздухе. Не зря же Руш на меня воззрился».
Но тут он чувствует, что вконец выдохся, опускает койку и валится на нее в полном изнеможении.
Спал он, no-видимому, весьма крепко. Потому что, проснувшись, вдруг обнаруживает прямо перед собой затянутую в мундир приземистую фигуру с круглым, коротко стриженым затылком: перед шкафчиком, спиной к нему, стоит главный надзиратель Руш собственной персоной.
В руке он держит молитвенник. Вот он, разогнув половинки переплета, трясет молитвенник — на пол ничего не падает. Тогда Руш заглядывает и под его корешок.
А Куфальт думает про себя: «Ищи свищи!» и продолжает лежать, хотя глаза его открыты.
Руш закрывает шкафчик и подходит к столу. Присев на корточки, он заглядывает под столешницу. И, уже собираясь встать, вдруг встречается взглядом с арестантом. Но главный надзиратель умеет владеть собой. Ничуть не смутившись, он направляется к койке, покрикивая на ходу:
— Что это? Спать? Среди бела дня? Работать!
— Так забрали же у меня работу, — слабо обороняется Куфальт.
— Убирать, мыть, чистить! Столешница вся в грязи! Снизу! Снизу!
— Будет сделано, господин главный надзиратель! Будет сделано! Отдраю столешницу снизу — любо- дорого поглядеть! — бодро ответствует Куфальт и подскакивает к столу.
— Стоп! Когда получали почту?
— Когда? Да уж давненько, господин главный надзиратель. Погодите-ка…
— Сегодня письма не получали?
— Да нет. А что, мне пришло письмо? Вот здорово, небось от зятя, денег мне, наверно, прислал.
— Вот как!! — восклицает Руш, еще раз испытующе глядит на своего подопечного и, грозно рявкнув: «Убирать! Мыть! Чистить! Поднять койку!», выходит из камеры.
— А как же мое письмо? — кричит ему вслед Куфальт, но Руш уже далеко.
И Куфальт принимается всерьез драить столешницу, ему и в голову не приходило, что стол можно мыть и снизу. А покончив со столом, снимает со стены шкафчик и принимается тереть его заднюю стенку.
Углубившись в это занятие, он вдруг улавливает какой-то странный шум, идущий со всех сторон тюрьмы. Во всех секциях отпирают подряд камеру за камерой и что-то спрашивают у сидящих внутри… Куфальт вскакивает на ноги и прислушивается. Но не может ничего понять, пока не разбирает слов «письмо» и «по ошибке». Губы его сами собой растягиваются в ухмылке.
Все ближе и ближе шум, вот они уже у соседней камеры, сейчас…
Его дверь отворяется, надзиратель просовывает голову внутрь и спрашивает:
— Не получили ли по ошибке чужое письмо… А, это вы, Куфальт. Ничего, ничего, все в порядке.
— А что случилось-то, господин надзиратель?
Но того уже нет.
Покончив со шкафчиком, Куфальт обнаруживает, что возникла необходимость заново натереть пол. Надо делать вид, что ты исполнителен, как всегда. Здание тюрьмы заполнено обычными приглушенными звуками дня — то звякнет металлический крючок у вяжущего сеть, то громыхнет крышка параши, то кто-то вдруг начнет насвистывать и тут же смолкнет, из соседней камеры выбросили в коридор несколько бобин сетевого шпагата.
Солнце стоит в зените и заливает камеру Куфальта ярким светом.
«Интересно, как они выкрутятся».
Незадолго до ужина, то есть после пяти, дверь его камеры вновь распахивается. Входят трое: полицейский инспектор, пастор и главный надзиратель. Дверь тщательно притворяют. Куфальт стоит, как положено, под окном лицом к вошедшим и ждет, что будет.
Первым решается заговорить пастор:
— Послушайте, Куфальт! Произошло досадное недоразумение. Со временем все разъяснится и уладится. Сегодня на ваше имя пришло письмо…
— Я знаю. Господин главный надзиратель уже сообщил мне. Письмо от зятя. С деньгами.
— Ничего я не говорил, — рокочет Руш. — Врешь. Совсем ничего. Это вы сами сказали.
— Нет, мой дорогой юный друг, не с деньгами. В письме был… ключ.
— Вот как? — удивленно тянет Куфальт. — Можно мне получить письмо?
— В том-то все и дело. Письмо куда-то запропастилось. Вскоре наверняка найдется. Но вы-то уже завтра утром отбываете…
— Как это запропастилось? — переспрашивает Куфальт. — Здесь ведь вроде никогда ничего не пропадает? Почему мне не хотят выдать мои собственные деньги? Господин полицейский инспектор, директор распорядился, чтобы мне выплатили всю заработанную мной сумму, а мне собираются выдать на руки только шесть марок. Это же несправедливо. Если уж господин директор распорядился…
— Ну, хорошо, хорошо, Куфальт, не волнуйтесь! Это дело, скорее всего, можно уладить. А вот…
— А вот деньги от моего зятя — мои деньги! И вы обязаны выдать мне их из рук в руки. Почему не даете мне письма?
— Куфальт, — не выдерживает Руш. — Не мели чушь! Никаких денег там не было. Пастор это точно знает. Письмо украдено у
— Я как раз прочитал ваше письмо, — опять включается в разговор пастор. — Оно написано даже не вашим зятем, а его поверенным, которому он поручил сообщить вам, что не сможет помочь вам с работой. Денег он тоже не собирается вам давать, так как у вас есть определенная сумма, заработанная в тюрьме…
— Ее мне тоже отказываются выдать!
— Но зять выслал вам часть ваших вещей. Остальное получите спустя некоторое время.
— Я навел справки, Куфальт. Ваш чемодан уже прибыл. В порядке исключения вы сможете сегодня же осмотреть его содержимое, мы откроем его в вашем присутствии. Кастелян задержится вечером специально ради вас. — Голос полицейского инспектора источает елей.
— Куфальт, — опять подключается Руш. — Письмо и впрямь пропало. Если вы потребуете, полицейский инспектор будет вынужден составить акт, и мне придется отвечать.
Полицейский инспектор перебивает его:
— Но, Куфальт, вы же человек разумный, образованный. Зачем вам причинять неприятности господину Рушу? Такой промах может случиться с любым и каждым.
Куфальт переводит взгляд с одного лица на другое. И наконец говорит всем троим:
— А когда у меня в бане сперли носки, так меня же и лишили на три дня горячей пищи, а стоимость носков вычли из моего заработка, верно? Это ведь вы тогда так распорядились, господин инспектор! Почему же Руш должен выйти сухим из воды, ведь письмо-то у него украдено?
Все трое вздрогнули, когда он назвал главного просто Рушем.
В разговор включается пастор:
— Дорогой Куфальт, нужно уметь прощать. Ведь и вы будете совершать ошибки и нуждаться в прощении.
И тут Куфальт не выдерживает. Вне себя от бешенства он орет:
— Вон из моей камеры, господин пастор! Вон! Не то все разнесу! И вы, господин инспектор, тоже убирайтесь!
— Сдается мне, вы чересчур обнаглели… — возмущается инспектор.
— Стыдитесь, Куфальт… — вторит ему пастор.
Но Руш энергично пресекает обмен репликами:
— Прошу, господа, очень прошу!
Они уходят. Уходят весьма раздосадованные. Ушли наконец.
Куфальт стоит посреди камеры и налитыми кровью глазами смотрит на дверь. Он все еще вне себя от
