нимало не обескураженный оказанным ему приемом…
А машинки трещат и позванивают, и на Енше опять ни пиджака, ни жилета, ни рубашки…
— Дорогие мои юные друзья, всяческого уважения достойно усердие, с каким вы отдаетесь столь общественно полезной работе. Было время, когда кое о ком из вас, в частности о вас, мой дорогой Куфальт, высказывались злокозненные суждения… Но, слава господу, они не оправдались и развеялись как дым, да, как дым…
Зайденцопф стоит посреди комнаты и медленно, с наслаждением потирает руки. При этом он обводит глазами сидящих за машинками, проверяя, не глядит ли на него хоть один из них. Но нет, никто не глядит. Все работают.
Глава приюта «Мирная обитель» делает несколько шагов и останавливается за стулом одного из печатающих. Через плечо сидящего он разглядывает машинку, бодро постукивающую рычажками, и многозначительно произносит, ни к кому не обращаясь:
— И все как одна — новые… Прекрасные новые машинки… «мерседес»… «адлер»… «ундервуд»… «АЭГ»… «ремингтон»… Да, на таких работать — одно удовольствие. Чудеса, чудеса…
Глаза Куфальта и Маака на миг встречаются. А Зайденцопф, нимало не смущаясь, продолжает:
— Триста тысяч адресов — неплохой заказец, надолго хватит работы, думается, месяца на полтора. А что потом?
Никто не отвечает.
— В Гамбурге такой заказ выпадает от силы два-три раза в год. А что делать остальное время? О, мои юные друзья… — Голос его крепнет, звучит уже как колокол, а черная курчавая борода топорщится… — О, мои юные друзья, мы с распростертыми объятиями приняли вас и в «Мирную обитель», и в «Престо», когда вы вышли на свободу из мест заключения, когда вы были в отчаянии и растерянности, без средств к существованию. Мы дали вам хороший обильный домашний стол, кров над головой и все условия для нормальной жизни. — Голос его уже гремит набатом. — В «Мирной обители» вас приучили трудиться, с неизбывным терпением мы возвращали вам привычку к каждодневному труду. И вот как вы нас отблагодарили!
Кажется, он и впрямь огорчен, взволнован и огорчен. Кто знает, может быть, этот ханжа и фарисей в эту минуту искренне верит тому, что говорит.
Зайденцопф ненадолго умолкает. А когда вновь начинает говорить, голос его исполнен глубокого неподдельного возмущения.
— И по какой же цене вы взялись выполнить этот заказ? Я спрашиваю — по какой? Наверное, по десять марок за тысячу или по девять пятьдесят, а то и по… — Он обводит взглядом их лица. — А то и по девять марок. А мы получили бы на две марки больше. Шестьсот марок заработка несведущие люди просто-напросто выбросили в окно, пустили по ветру. Я вас не упрекаю, но подумайте сами — что вы наделали! Ведь вы сбили цену на несколько лет вперед!
Бюро зашевелилось, но Зайденцопф уверенно продолжает:
— И что станется с вами самими по прошествии этих полутора месяцев? Никакой работы не будет, а уж всякие попечительства, благотворительные общества и приюты — ведь это
Что именно они сделают, уже никто не слышит, последние слова тонут в общем шуме. Почти все бросают работу, выскакивают из-за столов и, захлебываясь словами, нервно ловя ртом воздух, выплескивают ему в лицо давно копившуюся ненависть:
— Шкуродер проклятый, отъелся за наш счет!
— А ты сколько платил нам за тысячу? Четыре пятьдесят!
— А кто нас пугал: не хотите, не надо, вышвырну вон, безработных и без вас пруд пруди!
— Врезать гаду промеж глаз! (Енш.)
— Лучше вывесить за ноги из окна! (Эзер.)
— Правильно, там он по-другому запоет! (Куфальт.)
— Тихо! — перекрывая общий галдеж, кричит Маак. И еще несколько раз: — Тихо!
Протиснувшись сквозь плотную, отчаянно жестикулирующую группу, столпившуюся вокруг бледного, но не слишком испуганного Зайденцопфа, он говорит:
— А теперь уходите!
— И не подумаю! — орет тот в ответ. — Я хочу вас усовестить! И внушить: вернитесь а наше лоно, и мы вам все простим…
— Взяли! — командует Маак Еншу.
Они хватают Зайденцопфа за руки и ведут его к выходу. Но тот продолжает выкрикивать:
— Кто в течение трех часов вернется, будет тут же принят! Кто вернется первым, будет назначен помощником господина Яуха!
Дверь захлопывается, с лестницы еще доносятся неразборчивые угрозы. Маак и Енш возвращаются.
— Вот так! — говорит Маак, и его белое, как мел, лицо нервно подергивается. — Вот так! — Поглядев вокруг, он добавляет:
— За работу! Нам нужно успеть сделать положенные десять тысяч. Сегодня это тем более необходимо! Разговоры отставить!
И еще раз обводит глазами всех по очереди. Остановив взгляд на Енше, он ободряюще кивает ему. А потом говорит тихо, но внушительно:
— А может, кому-то охота принять предложение папаши Зайденцопфа? Так пожалуйста! Но тогда уж сразу!
Все принимаются за работу.
В обеденный перерыв только и разговору что об этом визите. Все страшно гордятся, что сумели выставить самого Зайденцопфа, недавнего властителя их судеб…
— Ему только того и надо, чтобы мы ввязались с ним в спор!
— Воображает, что может вправлять нам мозги!
— Жди-пожди, чтоб мы вернулись!
— Не мы будем выть и скулить — сам первый завыл!
— Ловко вы его выставили! Хватка, как у заправских фараонов! Раз — и нету Волосатика!
— Вряд ли опять сюда сунется!
— Это еще вопрос! Скорее всего, сунется. Триста тысяч адресов! Да он за таким заказом высунув язык побежит!
— Наверно, теперь Яух явится!
— Эх, здорово было бы! Я бы со смеху помер!
— Нет, Яуха Марцетус вряд ли пошлет, не хуже нас знает, чего тот стоит. Пес он и есть пес!
— А что, если Марцетус сам к нам заявится?
Все растерянно умолкают.
И кто-то один не очень уверенно говорит:
— Навряд ли. Больно уж важная птица.
— Почему же? Очень даже возможно.
— Конечно, все на свете возможно. Только не верится.
— И мы опять отмолчимся. Никто ему не ответит, он и уйдет.
Но на все лица уже легла тень сомнения.
— Да, Марцетус… Только бы не пришел. Этот ханжа — хитрая бестия.
— Пора за работу, друзья! — напоминает Маак. — Время подпирает, так что давайте в темпе!
Машинки только застрекотали, только разогнались, как вдруг все разом запнулись и — тишина!
Все взгляды прикованы к одной машинке, к той, за которой никого нет. Одно место пустует!
Все обводят глазами комнату, словно стараясь найти того, чье место пустует. Но не находят.
