содержалось обещание скорейшего раскаяния и возвращения к нам, а во втором — отказ и измена, — и потому, что вы оправдываете то и другое, а не исповедуете более по правде свое падение, оплакивая и раскаиваясь в том, что худо сделали. Если же вы раскаиваетесь и есть в вас искра страха Божия, возгревающая в сердцах ваших данные вами исповедания и обеты Богу и нам, перед страшным Престолом Его, перед свидетелями Ангелами и всем братством, то будет хорошо. И уже не озирайтесь туда и сюда, но тотчас разорвите бесовские узы самоугождения и своеволия, которыми он обольстил вас, выведя вас из монастыря и увлекши в места, которых не посещает милостью Господь. Ибо как Он будет милостиво взирать на преступление святых Его заповедей?
Придите к нам, придите с сокрушенным сердцем и смиренным словом, чтобы вам вести жизнь не такую, как прежде, ибо прежняя была дурна и при возрастании мало–помалу вашей дерзости и непокорности довела вас до греха отступничества. Мы же, хотя сами грешны, примем вас с отеческим расположением и готовы отдать смиренную душу свою на смерть, чтобы понести ваши немощи душевные и телесные. Ибо с тех пор как вы пали, мы не оставались без попечения о вас, равно как и о других, но сокрушались сердцем своим и возносили к Богу прискорбный и нечистый голос свой, чтобы Он возвратил вас в обитель вашу, внушив мысль о покаянии. Если вы так поступите, то опять умилостивите Бога и нас, грешных; ибо Он
Обратитесь же, обратитесь, пока внезапно не постигла вас погибель, как Петрония, и пока не оказалось тщетным и напрасным для вас раскаяние, когда уже не будет от раскаяния никакой пользы. Где же обеты твои, Пинуфий, и твои, Марий? Вы изъявляли желание принять подвиги мученичества за наше смирение, или лучше — ради спасения, которое приобретается послушанием, и много раз; а между тем малый ветер, придя, увлек вас, как какую–то вертушку.
Пробудитесь, обратите взоры к Богу, убойтесь суда Его и за те дела ваши, которые вы сознаете за собой; ибо для раскаяния и в них одних не достаточно вам всей жизни; для чего же вы еще более прибавляете грехов к своим тяжким грехам?
А что касается того, чтобы мы написали к тем, которые, как вы говорите, приняли вас радушно и гостеприимно, то этого мы не делаем потому, что вы отошли от нас не из послушания, только тогда мы считали бы вас достойными принятия. Но, напротив, рассуждая об этом, мы предлагаем вам следующее: в тот же день, когда вы получите письмо, быстро оставьте тамошние места. Если же останетесь непослушными, чего не дай Бог, чего и я не желаю, то будете вне общения, осуждены и обвинены судом Истины, «мертвы душой и лишены благодати Духа», как изрек великий и божественный Василий [ [25]]. Равно и принявшие вас не свободны от осуждения, как не соблюдающие божественных правил.
Из прежнего мы знаем, отец, каким и насколько великим ты был по отношению к нашему смирению при всех случающихся скорбях, умиротворяя и устраивая все на пользу; и теперь знаем, что ты опечалился по причине обещания брата при настоящих обстоятельствах. Но что нам делать, если есть заповедь Божия и отеческие правила, отстраняющие нас от такого общения? Пусть же поторопится скорая помощь твоя и искренняя любовь твоя к Богу и к нам, грешным, чтобы отклонить искушение, как некое треволнение, и умирить беспокойство благочестивых владык наших [ [27]].
Ибо не против них наш отказ в общении, и причина его — не любовь к распре, а более почтение, уважение, любовь и надлежащее благоговение, но против того, кто беззаконно повенчал прелюбодея, вопреки слову Господнему, который осмелился содействовать такому злу и одобрить его перед всем миром, которого низложил Сам Христос, как подпавшего двум правилам. Кроме прочего, в первом из этих правил пресвитеру не дозволяется даже пиршествовать на браке второбрачного [ [28]] (в правиле не решились написать: «на браке прелюбодея»), не тем ли более — венчать последнего? А во втором говорится, что от впавшего в какое–нибудь преступление и за это отлученного, если он в течение года не позаботится о своем восстановлении, после уже не дозволяется принимать его голоса [ [29]]. А этот, просрочив более девяти лет, вторгся в Церковь. Если его считать невинным, то прелюбодея — тем более; а если тот виновен в грехе, то кто может сомневаться, будто сочетавший его браком и богохульствовавший против Духа Святого не преступнее и не нечестивее?
Вот что, святой отец, страшит и стесняет наше сердце. Поэтому мы и не имеем общения с ним, как не имели и с предшествовавшим патриархом, когда он был в общении с прелюбодеем: мы были заключены, я — там, где ты находишься, а игумен и прочие — в Солуни. Но Бог опять собрал нас молитвами твоими; и мы вступили в общение с патриархом не как пришлось, но только после того, как он признал, что мы поступали хорошо. Если же тогда, когда совершалось прелюбодеяние и преступались правила, мы силой Божией не устрашились, то как же теперь, когда царская власть благочестива, мы будем бояться из–за одного пресвитера, и изменим истине, подвергая опасности душу свою?
Ни в коем случае. Скорее мы перенесем все даже до смерти, чем войдем в общение с ним и с теми, которые служат вместе с ним, пока он не будет лишен священства, как и при прежнем патриархе, хотя последний хуже. Ибо прежний ни разу не служил вместе с ним; и тогда войти в общение было бы нелепо, но не было бы таким злом; а теперь нам угрожает лишение священства, если будем служить вместе с ним. Пусть он будет экономом, но для чего ему еще недостойно священнодействовать? Он перестал быть пресвитером. Если же служащим вместе с ним это кажется ничтожным, то они увидят, что делают. Пусть они пощадят нас, смиренных, остававшихся в покое и не говоривших ничего до настоящего времени, но воздерживавшихся в последние два года (с тех пор, как он вторгся), чтобы таким образом нам проводить мирную жизнь.
Владыки наши — добрые посредники и судьи правды; они любят свободно говорящих истину, как возвещают часто собственные почтенные уста их.
Священники пусть по–священнически или убеждают, или сами убеждаются; но, хотя бы и не случилось ничего беззаконного, говорить только шепотом нам невозможно, — видит Бог, больше Которого нет никого, перед Которым одним должно страшиться, и перед тамошним Судилищем, перед коим мы все предстанем отдать отчет во всем.
Впрочем, просим твою доброту и, как бы повергаясь к почтенным стопам твоим, убеждаем и умоляем оказать милость нам и общую пользу как самим благочестивым Императорам нашим, так и Святейшему патриарху и всей Церкви, — не только у нас, но и по всей вселенной: чтобы один был отлучен для славы Бога и чтобы не возмущалась Церковь Его.
Если же нет, то просим о втором, чтобы нам остаться в том же положении, как в последние десять лет; ибо то, что прочие иерархи, священники и игумены, хотя бы и в бесчисленном множестве, имеют общение с ним, это неудивительно, потому что они же имели общение и с прелюбодеем. И никто ничего не говорил.
Это Бог через нас — хоть и дерзновенно так говорить — внушает и изрекает. Впрочем, как тебе угодно.
Опять мы сочли за благо просить твою отеческую святость, чтобы ты усердно принялся за общеполезное дело и служил ему самым лучшим образом. Ибо не против благочестивых владык наших наш отказ в общении, и причина его — не любовь к распре, как мы и прежде писали, а более почтение, уважение, покорность и надлежащее благоговение, — но против того, который беззаконно повенчал прелюбодея, вопреки слову Господнему; против того, который осмелился содействовать и одобрить такое зло перед всем миром.
А чтобы полнее пояснить сказанное, не для научения, но для напоминания, если позволишь, мы приведем священную молитву, которая читается при венчании сочетающихся браком, и увидим отсюда, как он Самому Христу — хотя и дерзновенно это сказать — противоречил и воспротивился нечистыми своими устами, объявив себя невинным. Ибо Христос называет
