сверхъестественной помощи. И она готова - в Церкви Божией и святых ее таинствах и всех освятительных учреждениях. Божественная благодать, сообщаемая и возгреваемая ими, проникая внутрь нас, разделяет сродное нам от несродного и, соединяясь с первым, укрепляет его и оживляет, а отревая (отметая.- Ред.) последнее, иссушает его и истребляет. Потому-то кто растет под действием их, тот без особенных усилий со стороны родителей или воспитателей, кроме неизбежных предостережений, является по вступлении на поприще деятельности с чувствами и расположениями чисто человеческими, или, что то же, истинно христианскими, без примеси уродливых неестественностей, унижающих человечество. Таким образом, если желают обладать сильными действительными средствами к образованию сердца, пусть держат воспитываемых под действием спасительных таинств Церкви и всех освятительных ее чинопоследований - и труд их увенчается полным успехом. Пусть не отчуждают детей от Церкви и церковности, от молитвований, постов, говения, исповеди и причащения, хранения праздников и посещения святынь - тогда можно быть уверенным, что по окончании курса воспитания душа питомцев, как дева чистая, будет представлена Христу уготованною на всякое дело благое.
Вот и вся программа воспитания! Напечатлевать истины веры в уме, поставляя их распорядителями всех других познаний и понятий, и вести питомцев неуклонно по указанию попечительной нашей матери - Церкви, и выйдут дети, крепкие умом и добрые сердцем, добрые добротою прочною и непоколебимою. Где в какой-либо отрасли познания допускаются понятия, противные истинам веры, там омрачают ум воспитываемых и обессиливают его примесью лжи, а где сверх того каким-нибудь образом отчуждают от Церкви, там портят и сердце, дозволяя раскрываться в нем и крепнуть противоестественным страстным чувствам и расположениям.
ИСПЫТАНИЕ ПИСАНИЙ
Есть испытание Писаний никуда негожее, это - бесплодная пытливость ума. Как же это узнать? А вот как: если видишь, что все мысли, какие родятся в тебе, как мыльные пузыри, хоть и красны на вид, но пусты и от легкого прикосновения воздуха здравого рассуждения вскоре лопаются, то знай, что они суть дело пытливости праздной. А если находишь, что такие мысли садятся на сердце и втесняются в него, и давят его, сокрушая, или расширяют, возвеселяя неземными надеждами, то они не дело праздной пытливости, а опытом дознанная истина. Для иных испытание Писаний может быть великим искушением. Вы удивитесь, а так оно и есть. Авва Серид прибил однажды Досифея за то, что он начал без всякой нужды допытываться, что значит то, что это, отчего написано так, а не иначе. Вот и другой пример: в Филиппах была отроковица, имевшая дух пытливости, и апостол Павел изгнал его. В 'Добротолюбии' у Филофея и у Диадоха сочтено недобрым делом, когда от внимания и молитвы отвлекает желание или позыв побогословствовать, да и в других местах много подобных советов относительно испытания Писаний. Как произошли еретики? Все до единого от пытания Писаний. Выходит, это меч обоюдоострый, и, стало быть, надо обращаться с ним осторожно.
Православный христианин читает слово Божие, и истины, прямо в нем содержимые, печатлеет в сердце, не двигая своей мысли за пределы содержимого и не возвышая над ним господственно и самоуправно своего ума, а смиренно подчиняя его. Если встретится что-либо неудобопонятное, он ищет разрешения не в своем уме, не в своих догадках, а в общей хранительнице всякой истины - Церкви, ищет то есть решения готового, всеми признаваемого и всем предлагаемого Святой Церковию. Например, в Евангелии сказано: ты еси Петр, и на сем камени и прочее (Мф.16:18). Непонятно, как Церковь может быть основана на Петре, когда основание ее есть Господь наш Иисус Христос, и притом такое, что другого основания и быть не может. Не мудрствуя в решении сего недоумения, обратитесь к Церкви, и она скажет вам, что здесь слово Петр не означает лица апостола Петра, а твердое исповедание веры в Господа Иисуса Христа. Эта твердость каждого мученика делала камнем: колотят-колотят, и не расколотят. А вон католики стали искать решения в своей голове и попали на папу.
Если какое-либо место Писания расшевелит мысль, а эта мысль, в свою очередь, начнет делать выводы, неотразимо теснящиеся в голову, - ничего: православный и от этого не прочь, но только обходится с этими выводами, своими порождениями, не как с родными чадами, а как с пасынками: подвергает их испытанию, вставляя их во всю совокупность истин святой веры, содержащихся в православном катихизисе, и смотрит, вяжутся ли они с ними, и, если не вяжутся или противоречат им, гонит вон из головы, как детей незаконнорожденных. Если же не сможет сделать этого сличения сам, то обращается или к живым, или к прежним учителям и их вопрошает.
Неправославный же поступает не так. Родятся у него в голове какие-нибудь думы - хорошие или худые, ему нужды нет, лишь бы нравились, - он и начинает рыться в Писании и искать им подтверждения. При таком настроении, конечно, каждая строка и даже речения, чуть-чуть указывающие на мечты искателя, берутся как доказательство. Таким образом собрано несколько текстов, к ним приделаны произвольные толкования, и затем сделан вывод, то есть та мысль, какая родилась в голове прежде чтения Писания, и, наконец, возглас: 'Так учит все Писание!'
Так образовались все ереси, так протестантство, так папство, с той только разницей от первых, что последние еще роются у святых отцов и насилуют их.
НРАВСТВЕННЫЙ ПЕРЕЛОМ
Вы спрашиваете: у всех ли истинно христианская жизнь начинается таким болезненным переломом, как это изображено в борьбе с грехом? И неужели, кто не испытал такого перелома, тот не начинал еще жить по-христиански?
Нет, не у всех. Сохранившие благодать крещения во всей ее чистоте не испытывают такого перелома. Но и для них должен быть ведом тот момент, когда они сознательно начинают христианскую жизнь. Это именно тот момент, когда они сознательно начинают считать для себя обязательным тот чин жизни, в котором с детства пребывали по повелению воспитателей, по подражанию и навыку. При этом не может быть никакого болезненного перелома, потому что, дошедши до убеждения, что для собственного блага им необходимо быть христианами, и решившись на это, они уже находят подготовленным и вне, и внутри себя все, что требуется к тому, чтобы жить по-христиански, то есть еще до этого момента их понятия, чувства и расположения, а равно и внешний порядок жизни, нрав и все правила образовались у них по духу Христову. Таким образом, нового ничего у них не прибавляется, кроме того, что с этой поры они уже по сознанию долга начинают делать все то, что дотоле делали по обычаю и подражанию. Блаженны такие души! Но много ли их? Большая часть людей, пришедши к мысли, что надобно спасаться, находят в себе и в порядке своей жизни много такого, что ведет не ко спасению, а к пагубе: или понятия неправые, или чувства и расположения недобрые, или привычки страстные, или связи скверные и тому подобное. Таким людям при решимости жить по-христиански нельзя миновать болезненного перелома, потому что нельзя им не чувствовать гнева Божия за произвольное оскорбление Его величия, и потому еще, что им надобно отрывать сердце свое от того, чем услаждалось оно дотоле, и склонять к тому, что кажется ему не совсем приятным. Чем более кто имеет страстных привычек и чем долее он жил в них, тем более болезненности и трудности встречает душа при обращении к Богу.
Есть еще третий класс людей, которые по внешнему порядку жизни - совершенные христиане, а внутри у них и не знать что. Такие люди не думают, что надо им кое-что переменить в себе, а между тем их состояние крайне плохо. Это - девы юродивые. Снаружи и у них тоже светильники, как быть следует, а внутри пусто - ни масла, ни светильни. Вот и они, не испытав болезненного перелома, считают себя в ряду христиан, угождающих Богу, но с первыми у них большая разница. Те имели и помнят момент, когда сознательно возложили на себя благое иго Христово, или сочли обязательным для себя то, что прежде содержали по навыку, помнят и ради знаменательности этого времени в своей жизни, и ради того особенно блаженного состояния, какое тогда испытывает душа, а эти не имели того и не помнят - как привыкли жить, так и живут. Да это бы еще ничего, а то беда, что, остановившись на одной внешней форме спасительного
