оплачивая цены. Предпринимателям необходимо дать точные инструкции, если получение прибыли больше не направляет их действия и не определяет, что они производят и в каких количествах, и если собственная жажда наживы не принуждает их служить потребителям, максимально используя все свои способности. Невозможно будет избежать руководства их поведением посредством конкретных указаний и запретов, т.е. именно тех декретов, которые являются отличительным признаком вмешательства государства в производство. Бессмысленны любые попытки сделать такое вмешательство излишним, отдавая приоритет голосу совести, милосердию и братской любви.
Сторонники христианских социальных реформ делают вид, что их идеал ограниченных совестливостью и соответствием нравственному закону алчности и стремления к прибыли, в прошлом работал вполне нормально. Все зло наших дней вызвано отступлением от церковных наставлений. Если бы люди не нарушали заповедей и не стремились к несправедливой прибыли, то человечество по сей день наслаждалось бы блаженством, испытанным в средних веках, когда по крайней мере элита жила по принципам Евангелия. Все, что нужно, это вернуть старые добрые времена и следить за тем, чтобы новая ересь не лишала людей их благотворного влияния.
Нет нужды вдаваться в анализ социальных и экономических условий XIII в., который эти реформаторы восхваляют как один из величайших периодов в истории. Мы коснемся только понятия
Очевидно, что для теоретиков понятия справедливых цен и ставок заработной платы всегда относятся и относились к определенному общественному порядку, который они считали наилучшим. Они рекомендовали воплотить свой идеальный проект и сохранить навсегда. Никакие дальнейшие изменения недопустимы. Любое изменение наилучшего общественного устройства может означать лишь ухудшение. Картина мира этих философов не учитывает непрекращающегося стремления человека к улучшению материального благосостояния. Исторические перемены и повышение общего уровня жизни являются чуждыми им понятиями. Они называют справедливым такое поведение, которое совместимо только со спокойным сохранением их утопии, а все остальное считают несправедливым.
Однако у других людей понятие о справедливых ценах и ставках заработной платы очень сильно отличается от представлений философов. Когда нефилософ называет цену справедливой, он имеет в виду, что сохранение этой цены повышает или по крайней мере не причиняет вреда его доходам и положению в обществе. Он называет несправедливой любую цену, которая подвергает риску его собственное благосостояние и положение. Справедливо, что цены на те товары и услуги, которые он продает, растут все выше и выше, а цены на товары и услуги, которые он покупает, падают все ниже и ниже. Для фермера любые цены на пшеницу, как бы они ни были высоки, не кажутся несправедливыми. Для наемного рабочего никакая заработная плата, сколь бы она ни была высока, не кажется несправедливой. Но фермер быстро осудит любое падение цен на пшеницу как нарушение божественных и человеческих законов, а наемные рабочие поднимут бунт, когда их заработная плата упадет. Однако в рыночной экономике кроме действия рынка нет другого средства корректировки производства в соответствии с меняющимися условиями. Посредством ценовых изменений рынок заставляет людей ограничивать производство изделий, потребность в которых менее настоятельна, и расширять производство тех изделий, спрос потребителей на которые более интенсивен. Абсурдность всех попыток стабилизировать цены состоит именно в том, что стабилизация воспрепятствует любому дальнейшему улучшению и приведет к окостенению и стагнации. Гибкость товарных цен и ставок заработной платы является инструментом приспособления, улучшения и прогресса. Те, кто осуждает изменения цен и ставок заработной платы как несправедливые и требует сохранения того, что они считают справедливым, на самом деле сражаются с попытками сделать экономические условия более удовлетворительными.
Нет ничего несправедливого в том, что длительное время господствует тенденция к установлению таких цен на продукцию сельского хозяйства, что все большая часть населения оставляет фермерство и перемещается в обрабатывающую промышленность. Но без этой тенденции 90% или более населения до сих пор был бы заняты в сельском хозяйстве, а рост обрабатывающей промышленности резко затормозился. Проиграли бы все слои населения, включая фермеров. Если бы схоластическая доктрина справедливых цен была воплощена в жизнь, то мы жили бы в условиях XIII в. по сию пору. Численность населения была бы значительно меньше, а уровень жизни гораздо ниже.
Обе разновидности доктрины справедливой цены, и философская, и массовая, сходятся в своем осуждении цен и ставок заработной платы, определенных на свободном рынке. Однако сам по себе этот негативизм не дает ответа на вопрос, какой величины должны быть цены и ставки заработной платы. Если справедливость будет возведена в положение конечного критерия экономической деятельности, то необходимо недвусмысленно указывать каждому действующему субъекту, что он должен делать, какие цены он должен запрашивать и какие цены он должен платить в каждом конкретном случае, а также необходимо заставлять прибегая к помощи аппарата насильственного сдерживания и принуждения подчиняться этим указаниям всех, кто рискнет не повиноваться. Необходимо учредить верховную власть, издающую нормы, а также регулирующую поведение во всех отношениях, при необходимости изменяющую эти нормы, аутентично их интерпретирующую и проводящую их в жизнь. Таким образом, замена эгоистического преследования прибыли на социальную справедливость и праведность требует для своего осуществления той же политики государственного вмешательства в экономику, которую сторонники морального очищения человечества хотят сделать излишней. Невозможно представить себе никакого отклонения от свободной рыночной экономики без авторитарной регламентации. Нет никакой разницы, будет ли орган, который облечен этой властью, называться государством светским или теократическим.
Реформаторы, призывая людей отказаться от эгоизма, обращаются к капиталистам и предпринимателям и иногда, очень робко, также к наемным рабочим. Однако рыночная экономика является системой господства потребителей. Проповедники должны обращаться к потребителям, а не к производителям. Им следует убедить потребителей отказаться от предпочтения более хороших и более дешевых товаров перед более плохими и более дорогими товарами, чтобы не причинять вреда менее эффективному производителю. Им следует убедить их ограничить свои покупки, чтобы обеспечить более бедным людям возможность покупать больше. Если кто-то хочет, чтобы потребители вели себя таким образом, то он просто должен сказать им, что покупать, в каком количестве, у кого и по каким ценам; и он должен обеспечить проведение в жизнь этих приказов посредством сдерживания и принуждения. Но тогда он примет на вооружение именно ту систему авторитарного управления, на устранение необходимости которой направлена нравственная реформа.
Какой бы свободой ни пользовались индивиды в рамках общественного сотрудничества, она обусловлена согласованием частной выгоды и общественного блага. Там, где индивиды, преследуя интересы собственного благополучия, способствуют также или по крайней мере не причиняют вреда благополучию окружающих, люди, двигаясь собственным путем, не подвергают опасности ни сохранение общества, ни заботы других людей. Возникает царство свободы и индивидуальной инициативы, царство, в котором человеку позволено действовать по собственному усмотрению. Эта область свободы, презрительно называемая социалистами и интервенционистами экономической свободой, есть единственное, что делает возможным любое из тех условий, которые в системе общественного сотрудничества с разделением труда обычно называются свободами. Это и есть рыночная экономика, или капитализм с его политическим следствием (марксисты сказали бы с его надстройкой),
