— Это тебя не касается, — ответила я, чокаясь с Фрэнком. — Твое здоровье. А теперь признавайся: зачем пришел?
Фрэнк одарил меня обидчивым взглядом.
— Да вот решил: вдруг тебе скучно? Как-то неловко, что из-за меня ты сидишь в четырех стенах, да еще одна…
Я ответила томным взглядом. Он понял, что меня не проведешь, и улыбнулся.
— Ты слишком умна, что порой тебе же самой вредит, тебе известно об этом? Вдруг ты проголодалась бы, заскучала или тебе отчаянно захотелось бы курить, и ты отправилась бы на улицу? Шансы встретить кого-то из тех, кто знает убитую, практически равны нулю, и все-таки зачем лишний раз искушать судьбу?
Что ж, звучит правдоподобно, но у Фрэнка есть привычка забрасывать приманку сразу в нескольких местах, чтобы отвлечь внимание от спрятанного где-то крючка.
— У меня по-прежнему нет никакого желания заниматься тем, что ты предлагаешь.
— Понимаю, — невозмутимо отозвался Фрэнк и, сделав глоток вина, поудобнее устроился на диване. — Кстати, я тут имел разговор с начальством, и теперь это совместное расследование: убойного отдела с нами. Или приятель уже сказал тебе?
Сэм ничего мне не говорил. Последние две ночи он спал у себя. «Мне в шесть вставать, а ты спи, тебе незачем просыпаться в такую рань. Скажешь, когда нужно будет прийти. Надеюсь, не будешь скучать без меня?» Я не видела его с того дня, как мы встретились у полуразрушенного дома.
— Предполагаю, что все в восторге, — ответила я. Совместные расследования — сущий геморрой. Еще не было случая, чтобы они не вылились в бессмысленное перетягивание одеяла на себя.
Фрэнк пожал плечами:
— Ничего, как-нибудь переживут. Хочешь послушать, что мы нарыли по этой девушке?
Конечно, я хотела. Хотела, как алкоголик жаждет выпивки. В этот момент мне было даже наплевать на идиотизм происходящего.
— Давай рассказывай, — отозвалась я, — раз уж пришел.
— Отлично, — произнес Фрэнк и полез в пакет за сигаретами. — Итак. Эта пташка прилетает в наши края в феврале 2002 года; делает себе свидетельство о рождении на имя Александры Мэдисон и открывает счет в банке. Затем с помощью свидетельства о рождении, справки об открытии банковского счета и своего личика забирает твои документы из Дублинского университета и переводится в Тринити-колледж, якобы с тем чтобы писать диссертацию по английской литературе.
— Смекалистая особа, — прокомментировала я.
— Смекалистая, верно. Изобретательная и умевшая убедить кого угодно. Я бы сказал, редкостный талант. Аж зависть берет. За социальными пособиями не обращалась, что разумно с ее стороны. Устроилась на работу в городское кафе, летом работала полный день, затем в октябре вернулась в Тринити. Название ее диссертации — тебе оно явно понравится — «Другие голоса: личность, тайна и истина». О женщинах, которые писали под псевдонимами.
— Мило, — похвалила я. — И не без чувства юмора.
Фрэнк недоуменно посмотрел на меня.
— С чего это ты на нее окрысилась, детка? — секунду помолчав, спросил он. — Мы ведь лишь обязаны выяснить, кто ее убил.
— Ты обязан. Не я. Есть еще что-нибудь?
Он покрутил в руках сигарету, затем вытащил зажигалку.
— Значит, так: она учится в Тринити. Сходится с четырьмя другими аспирантами, как и она, занимающимися английской литературой. Общается исключительно с ними. В прошлом сентябре один из них получает в наследство дом от брата своего деда. Все пятеро переезжают в этот дом. Уайтторн-Хаус — так он называется — неподалеку от Гленскехи, примерно в полумиле от заброшенной сторожки. В субботу вечером она уходит на прогулку и не возвращается. Остальные четверо подтверждают алиби друг друга.
— Все это ты мог рассказать мне по телефону, — подвела я итог сказанному.
— Верно, — подтвердил Фрэнк, копаясь в кармане куртки. — Но тогда я не смог бы показать тебе кое-что. Вот они — «фантастическая четверка», ее приятели.
Он вытащил из кармана пачку фотографий и веером разложил на столе.
Одна из них представляла собой моментальный снимок, сделанный зимним днем. Серое пасмурное небо, присыпанная снегом земля. Пять человек стоят перед внушительным особняком в георгианском стиле. Голова к голове, волосы растрепаны порывом ветра. Лекси стоит посередине. Смеется. На ней все тот же бушлат. В голове мелькает безумная мысль: когда это я?
Фрэнк с интересом наблюдает за мной, словно охотничий пес.
Я положила снимок на стол.
Остальные фото сделаны с какого-то домашнего видео: контуры смазаны, людей явно снимали в движении. Отпечатаны в убойном отделе: тамошний принтер всегда оставляет полоску поперек верхнего правого угла. Четыре снимка. Четыре увеличенные фотографии лиц, снятых в той же комнате на фоне безвкусных обоев в цветочек. В комнате стоит высокая елка, но без украшений. Она виднеется в углу двух снимков, сделанных накануне Рождества.
— Дэниел Марч, — пояснил Фрэнк. — Обрати внимание, не Дэн и не, Боже упаси, Дэнни. Дэниел. Именно он получил в наследство дом. Единственный ребенок из старой англо-ирландской семьи, сирота. Его дед потерял большую часть денег в биржевых спекуляциях в пятидесятые годы, но кое-что у него осталось, чтобы обеспечить малышу Дэнни небольшой доход. У него стипендия, так что оплачивать учебу ему не надо. Тема его кандидатской — я не шучу! — «Неодушевленный предмет в роли сказителя в эпической поэзии раннего Средневековья».
— Значит, не дурак, — заметила я.
Дэниел был огромным парнем: метр девяносто с гаком, соответственно сложенный, с блестящими черными волосами и квадратной челюстью. Он сидел в старомодном кресле, осторожно вынимая из коробки елочный шар и глядя прямо в объектив. Его одежда — белая рубашка, черные брюки и мягкий серый джемпер — смотрелась изысканно и дорого. Глаза, взятые крупным планом, за стеклами очков без оправы казались серыми и холодными как камень.
— Определенно не дурак. Пожалуй, самый умный из них. За ним тебе придется присматривать повнимательнее.
Я оставила слова Фрэнка без ответа.
— Джастин Мэннеринг, — продолжил он. Джастин обмотался гирляндой елочных огоньков и словно не знал, как из нее выпутаться. Он тоже был высок, но в отличие от Дэниела тощ и напоминал вопреки возрасту пожилого университетского преподавателя: короткие мышиного цвета волосы, уже начинающие редеть, маленькие очки без оправы, вытянутое доброе лицо. — Родом из Белфаста. Его кандидатская посвящена возвышенной и земной любви в литературе эпохи Возрождения. Интересно, что он имеет в виду под «земной». Подозреваю, она стоила бы пару фунтов за минуту. Мать умерла, когда ему было семь лет. Отец повторно женился. У Джастина два сводных брата, и домой он ездит крайне редко. Но папочка — папочка у него адвокат — по-прежнему оплачивает его учебу и каждый месяц присылает деньги. Неплохо, правда?
— Он не виноват, что его родители имеют денежки, — рассеянно отозвалась я.
— При желании, черт возьми, можно бы найти и работу. Лекси давала частные уроки, проверяла контрольные, следила на экзаменах, чтобы народ не списывал. А до этого, пока они не переехали в Гленскехи и регулярно ездить в город стало сложно, работала в кафе. Разве ты не подрабатывала, когда училась в колледже?
— Я работала в баре. Брр, жутко вспомнить. Ни за что бы не взялась за эту подработку, будь у меня выбор. Вряд ли кому-то идет на пользу, если его постоянно щиплют за зад подвыпившие бухгалтеры.
Фрэнк пожал плечами:
— На дух не переношу тех, кому все в мире достается бесплатно. Кстати, вот типичный пример: Рафаэл Хайленд, он же Раф. Самовлюбленный засранец. Папочка — хозяин коммерческого банка, родом из Дублина. В семидесятые переехал в Лондон. Маман — светская львица. Они развелись, когда мальцу было
