возможным поиск абсолютно любой книги, но при этом не видит разницы между правильной и полной ошибок речью, по крайней мере, не во всех случаях. Он превосходно выполняет свои функции, но в них не входит очень многое из того, на что способен человеческий разум. Это просто инструмент.
Безусловно, это мощный инструмент, соблазн воспользоваться которым крайне велик. Но он действует с использованием логики, которой недостает других, более сложных элементов разума. Компьютер «фокусирует свое внимание» исключительно на том, что можно выразить в виде чисел. Тем самым он склоняет людей к мысли, что иные аспекты знаний либо не существуют, либо не имеют значения. Компьютер воспринимает разум как инструмент для достижения целей, а не для их обдумывания. Он крайне односторонне воспринимает то, что мы подразумеваем под понятием «разум». Но в рамках этого одностороннего восприятия компьютер способен на настоящие чудеса.
Любой, кто когда-либо изучал язык программирования, знаком с его логической строгостью и искусственностью. Он не имеет ничего общего с естественным языком. В сущности, это антитеза естественному языку. Естественный язык полон неуловимых оттенков, нюансов и сложных смыслов, определяемых контекстом и логическими умозаключениями. А основанный на логике инструмент должен исключить любые подобные проявления, так как двоичная логика обработки данных неспособна их воспринимать.
Американские компьютерные технологии — это логическое продолжение традиций американской культуры. Философская концепция прагматизма была построена на таких высказываниях, как, например, следующее высказывание Чарльза Пирса, основоположника прагматизма: «Для того чтобы определить значение интеллектуальной концепции, необходимо попытаться понять, какие практические последствия могут быть в обязательном порядке вызваны истинной сущностью этой концепции; и сумма таких последствий составит собой общее значение концепции». Иными словами, значимость идеи определяется ее практическими последствиями. Следовательно, идея без практических последствий лишена значения. Тем самым перечеркнуто все представление о созерцательном размышлении как самоцели.
Американский прагматизм представлял собой атаку на европейскую метафизику в силу ее непрактичности. Американская культура была одержима идеей практических действий и с презрением относилась ко всему метафизическому. Компьютер и язык программирования — это яркие проявления прагматического понимания разума. Каждая строка кода должна иметь практическое значение. Функциональность — вот единственный стандарт. Мысль о том, что строку кода можно оценить не за ее полезность, а за присущую ей красоту, совершенно непостижима. Идея прагматизма, позднее эволюционировавшая в такие языки программирования, как C++, является радикальным упрощением и сужением сферы разума. Разум теперь используют только для определенных явлений, главными показателями которых является наличие у них практических последствий. Любое явление без практических последствий исключается из области разума, и для его анализа используется другая, более низко стоящая область. Другими словами, американская культура с трудом находит общий язык с подлинным и прекрасным. В ней ценится конечный результат, а задаваться вопросами о важности того, чем вы занимаетесь, при этом не принято.
Все это составляет суть американской культуры и придает ей огромную энергию. Американскую культуру обвиняют в том, что практические поступки поставлены в ней выше всех остальных форм истины. Это обвинение обоснованно, но оно не учитывает степень такого упрощения. Ведь история творится на практике, а не в теории.
Если поставить перед собой задачу понять сущность американской культуры, ее следует искать не только в прагматизме как философии, но и в компьютерных технологиях как воплощении прагматизма. Ничто не иллюстрирует американскую культуру в такой степени, как компьютер, и ничто не меняло мир быстрее и основательнее, чем его изобретение. Компьютер в гораздо большей степени, чем автомобиль или «кока-кола», представляет собой уникальное проявление американского понимания разума и реальности.
Компьютерная культура, по определению, также является варварской. Сущность варварства — это низведение культуры до уровня элементарной движущей силы, не терпящей отклонений или соперничества. То, как сконструирован компьютер, как написаны его программы, а также история его эволюции говорят о мощной, все упрощающей силе. Она представляет собой не разум, обдумывающий собственную сложность, а разум, низведенный до своего простейшего выражения, и удовлетворяющийся практическими достижениями.
Прагматизм, компьютеры и Microsoft (или любая другая американская корпорация) идут к достижению цели кратчайшим путем, играют очень важную роль и обладают высокой эффективностью. Раздробленность американской культуры очевидна, но она постепенно переходит в варварское состояние, свойственное компьютеру и инструменту, который в конечном счете использует и определяет образ действий компьютера — корпорации. Корпорация — это американская адаптация европейской концепции. В своей американской трактовке она превращается в стиль жизни. Корпорации столь же раздроблены, как и остальная американская культура. Но в своем разнообразии они выражают ту же агрессивную самоуверенность, что и любая американская идеология.
Социальную систему США часто пытаются скопировать, а политическую — осуждают. США находятся на идеологической линии разлома международной системы. По мере снижения численности населения из- за упадка рождаемости США превращаются в «мекку» для радикально преобразованных форм социальной жизни. Без компьютеров и корпораций нельзя построить современную экономику, а для программирования компьютеров необходимо знать английский язык. С одной стороны, те люди, которые не желают мириться с этой тенденцией, должны всячески избегать американского образа жизни и мышления. С другой стороны, те, кто не принимает американскую модель, останутся без современной экономики. Этот факт придает Америке силы и неизменно лишает аргументов ее критиков. Снижающийся уровень населения меняет модель семьи и повседневной жизни. Компьютеры трансформируют, упрощают и направляют в определенном направлении образ мыслей людей. Корпорации постоянно меняют привычный уклад работы. Под воздействием трех этих факторов любовь, разум и повседневная жизнь претерпевают изменения, в результате которых сила Америки растет.
Старые институты канули в Лету или значительно поколеблены, а новые еще не появились. В XXI в. появятся первые ростки ряда новых институтов, моральных систем и порядков. 1-я половина XXI в. во всем мире пройдет под знаком ожесточенных социальных конфликтов. И все эти события станут основами международных противостояний XXI столетия.
Где произойдет следующее «землетрясение» и каким оно будет? Для ответа на этот вопрос нам необходимо изучить геополитические «линии разлома» XXI в. Таких линий, как и реально существующих разломов земной коры, довольно много. Не уходя в эту аналогию слишком глубоко, мы попытаемся определить сегодняшние линии напряженности, чтобы указать на те участки, в которых постоянные раздоры могут перерасти в более крупные конфликты. По мере того как события в исламском мире постепенно отходят на второй план, все четче вырисовывается вопрос: какая точка земного шара станет главным очагом нестабильности следующей эры?
В настоящее время в мире выделяются пять зон, явно претендующих на эту роль.
Во-первых, это традиционно важный район Тихоокеанского бассейна, который контролируется силами американского ВМФ. Азиатская часть этого бассейна целиком состоит из торговых стран, которым необходим выход к Мировому океану, что делает их зависимыми от Америки. Две из них (Китай и Япония) представляют собой мощные державы, которые в перспективе могут нарушить гегемонию США. В период 1941–1945 гг. США и Япония воевали за контроль над Тихоокеанским бассейном, и этот вопрос и поныне
