— Нет, они не годятся для того, чтобы вести в них машину. Наденьте сами и проверьте.
Сондерс бросил пару перчаток через открытую дверь на кровать Юстасу и отправился к себе в спальню, даже не разобрав свои вещи. Чуть погодя он услышал истошный вопль ужаса.
— О Господи! — кричал Юстас. — Она в перчатке! Скорее, Сондерс, скорее! — послышался глухой удар. — Я швырнул ее в ванную, — задыхаясь, проговорил он. — Она шлепнулась об стенку и упала в ванну. Скорее, если хотите мне помочь…
Сондерс, держа в руке зажженную свечу, заглянул в ванну. Рука была там. Постаревшая, изуродованная, слепая и безмолвная, с рваной раной посередине, она трепыхалась и барахталась там, пытаясь вскарабкаться наверх по скользкой стенке, но только срывалась и беспомощно шлепалась обратно на дно.
— Стойте здесь, — сказал Сондерс. — Я поищу какую-нибудь коробку, и мы ее сунем туда. До моего возвращения она не сумеет выбраться.
— Сумеет! — крикнул ему Юстас. — Она уже выбирается! Она лезет наверх по цепочке от пробки! Нет, скотина! Нет, грязная скотина! Куда лезешь?.. Сондерс! Скорее! Мне ее не удержать! Она скользкая… Черт, она царапается! Окно закройте! Вы, идиот, вверху тоже! Ну, вы полный идиот! Она удрала!
Было слышно, как что-то шмякнулось на каменные плиты за окном, и Юстас потерял сознание.
Две недели он проболел.
— Не знаю, как его лечить, — сказал врач Сондерсу. — Могу только предположить, что мистер Борлсовер испытал невероятный эмоциональный шок. Если вы не против, я пришлю кого-нибудь ухаживать за ним. Он боится оставаться один в темноте? Пусть будет так. Я на вашем месте не выключал бы свет по ночам. Но ему обязательно нужен свежий воздух. Его требование не открывать окон — это полный абсурд.
Однако Юстас не желал видеть рядом с собой никого, кроме Сондерса.
— Мне больше никто не нужен, — сказал он. — Они обязательно пронесут ее сюда. Я это знаю.
— Не беспокойтесь, старина. Все это не может продолжаться бесконечно. Я разглядел ее на этот раз так же хорошо, как и вы. Она уже далеко не такая шустрая. Она долго не протянет, особенно после такого падения. Я же слышал, как она шмякнулась на мостовую. Как только вы немного окрепнете, мы отсюда уедем. Никаких сумок, никаких вещей — только то, что на себе, так что ей негде будет спрятаться. Так мы от нее избавимся. Мы не оставим адреса, и не будем получать никаких посылок. Выше голову, Юстас! Через пару дней вы уже сможете выдержать дорогу. Доктор сказал, что завтра я могу вывезти вас на прогулку в коляске.
— Что мне делать? — спросил Юстас. — Почему она меня преследует? Я же не хуже других. Я не хуже вас, Сондерс, вы сами это знаете. Ведь это вы были замешаны в грязных делишках в Сан-Диего пятнадцать лет назад.
— А при чем здесь это? — удивился Сондерс. — Мы живем в двадцатом веке, и даже пасторы перестали пугать нас возмездием за прошлые грехи. Еще до того, как вы ее поймали, она уже ненавидела и вас, и весь род людской. Но, конечно, после того, как вы ее пробили гвоздем, она забыла про остальных и всю свою злобу направила на вас. В сейфе она просидела почти полгода. И наверняка все это время мечтала об отмщении.
Юстасу Борлсоверу очень не хотелось даже выходить из комнаты, но он решил, что в предложении Сондерса уехать из Брайтона тайком есть рациональное зерно. Он начал быстро восстанавливать силы.
— Мы отправимся первого сентября, — заявил он.
Вечер тридцать первого августа выдался угнетающе душным. Открытые весь день окна с наступлением сумерек закрыли. Миссис Принс уже давно перестала удивляться странным привычкам джентльмена со второго этажа. Вскоре после его приезда она получила указание снять тяжелые портьеры с окон в обеих спальнях, да и вообще день ото дня комнаты стали выглядеть все более пустыми. Там не осталось ничего лишнего.
— Мистер Борлсовер не любит, чтобы где-то собиралась грязь, — объяснил Сондерс. — Он предпочитает видеть любой уголок комнаты.
— Может, все же приоткрыть окно хоть немного? — обратился он вечером к Юстасу. — А то ведь мы здесь просто сваримся.
— Нет, оставьте как есть. Мы же с вами не школьницы, только что прослушавшие курс лекций по здоровому образу жизни. Достаньте лучше шахматы.
Они сели за игру. В десять часов миссис Принс принесла записку.
— Прошу прощения, что не принесла раньше, — сказала она, — но это оставили в почтовом ящике.
— Откройте, Сондерс, и посмотрите, нужен ли ответ.
Записка оказалась короткой, без адреса и подписи.
«Согласны встретиться в последний раз сегодня в одиннадцать вечера?»
— От кого это? — спросил Болсовер.
— Это мне, — пояснил Сондерс. — Ответа не будет, миссис Принс, — он положил записку в карман. — Напоминание об уплате от портного. Наверно, он прослышал о нашем отъезде.
Ложь получилась убедительная, Юстас не задавал больше вопросов. Они продолжили игру.
Сондерс слушал, как на площадке снаружи высокие стоячие часы тихо считают секунды, отбивая четверти часа.
— Шах! — произнес Юстас.
Часы пробили одиннадцать. Тут же послышался негромкий стук в дверь. Казалось, он идет снизу.
— Кто там? — спросил Юстас.
Ответа не последовало.
— Это вы, миссис Принс?
— Она сейчас наверху, — заметил Сондерс. — Я слышу, как она ходит по комнате.
— Тогда заприте дверь. И на задвижку тоже. Ваш ход, Сондерс.
Пока Сондерс сидел над доской, Юстас подошел к окну и проверил запоры. То же самое он проделал в комнате Сондерса и ванной. Между тремя помещениями не было дверей, а то он бы запер и их.
— Ну же, Сондерс, — проговорил он. — Вы собираетесь думать над ходом всю ночь? Я бы за это время успел выкурить сигарету. Нехорошо заставлять больного ждать. У вас есть только один выход… А это еще что такое?
— Это плющ стучится в окно… Вот так! Теперь ваш ход, Юстас.
— Это не плющ, дубина вы этакая! Это кто-то ломится в окно.
Он поднял штору. За окном, цепляясь за раму, висела рука.
— Что это она держит?
— Перочинный нож. Она старается лезвием отжать запор и открыть окно.
— Ну и пусть старается, — заметил Юстас. — Эти запоры опускаются и завинчиваются. Их так просто не откроешь. Но лучше мы все же опустим жалюзи. Ваш ход, Сондерс, я свой сделал.
Но Сондерс не мог сосредоточиться на игре. Он удивлялся Юстасу, у которого, похоже, страх внезапно улетучился.
— Вы не против выпить вина? — спросил он. — Я вижу, вы относитесь к этому хладнокровно. А вот у меня, признаться, поджилки трясутся.
— С какой стати? В этой руке нет ничего сверхъестественного. Я хочу сказать, что она подчиняется естественным законам пространства и времени. Она не из тех вещей, которые вдруг на глазах растворяются в воздухе или свободно проходят сквозь дубовую дверь. А раз так, мне наплевать на ее старания забраться внутрь. Мы уедем отсюда утром. Я, к примеру, уже испытал все самое ужасное. Так что наливайте стакан, старина! Окна закрыты, дверь заперта на замок и задвижку. Помянем моего дядю Адриана! Пейте, старина! Чего вы ждете?
Сондерс стоял со стаканом в руке.
