Третьей алии (1919–1923) как часть всесторонней идеологической и институциональной системы, развернутой в подмандатной Палестине. Без возрождения иврита в этом смысле, в качестве базового языка сильно разветвленного общества, включающего многие области жизни и цивилизации, ишув не стал бы национальной целостностью и Государство Израиль не смогло бы существовать, а использование этого языка осталось бы такой же диковиной, как использование эсперанто. Никакие лексические нововведения не были бы эффективны без социальной и семиотической системы, в которой новообразованные лексемы могли бы использоваться. Если в иврите было мало названий цветов, то изобретения или поисков недостающих терминов в старых источниках было недостаточно: они прижились, только когда учителя ботаники стали побуждать школьников лучше узнавать природу и различать разные виды цветов; и наоборот — такие различия можно было усвоить только в том случае, если названия уже существовали. Другими словами, социальный процесс расширения семиотического поля шел рука об руку с лингвистическим процессом расширения соответствующего поля языка. Именно этот замкнутый круг делал прорыв в возрождении иврита настолько трудным. И его нельзя было осуществить в какой-то одной конкретной сфере: изучение названий цветов требовало образования сети ивритоязычных школ и молодежных движений, составления учебников, наличия издателей и распространителей книг, культа природы, возникновения еврейских деревень — а все это вовлекало новые разнообразные социальные и культурные системы. Таким образом, целую сложную сеть социальных систем и подсистем следовало создать и задействовать одновременно, параллельно с возрождением языка. Это было достигнуто благодаря целенаправленному идеологическому усилию по созданию всесторонне развитой нации на новом континенте — сразу и целиком. Поэтому ревитализация разговорного языка не была постепенным процессом, а возникла внезапно, как Афина из головы Зевса. И когда разветвленная сеть была раз и навсегда установлена, заполнение ее новыми словами или добавление принципиально новых сфер становились менее сложными задачами.
В целом ревитализация языка иврит не была просто возрождением правильного произношения или слов, «которые уже можно сказать на иврите». Речь шла о возрождении не только языка иврит, но и ивритоязычной культуры и ивритоязычного общества. Более того, этот процесс кругообразен: возрождение культуры на иврите и идеологизированного общества породило возрождение языка, а возрождение языка, в свою очередь, стимулировало рост культуры и развитие нового общества. Другими словами, не только иврит был сформирован молодым ишувом, но иврит сформировал и сам ишув. Отношения между структурой и ее продуктом оказались двунаправленными. И эта двунаправленность была столь удачной, что для большинства жителей Израиля иврит сейчас стал таким же само собой разумеющимся и очевидным фактом, как почва под ногами.
19. Теория систем-близнецов
Базовый язык индивида и базовый язык общества можно описать как системы- близнецы, или парные системы, «зеркально отражающие» друг друга. Тот факт, что понимание проблемы Бен-Иегудой было сосредоточено преимущественно в изобретении слов для конкретных объектов, отражает старую теорию res et verba, предполагающую взаимно-однозначное соответствие между отдельными словами и вещами. Идеал разговорного языка тоже воспринимался просто как дерзание дать устный коррелят письменному языку.
Структурная лингвистика рассматривает язык не как набор слов, а как систему; но обычно эта система независима и закрыта. Однако, как показывает возрождение языка иврит, язык не в состоянии обрести независимость от массы экстралингвистических аспектов. Поэтому требуется новая формулировка нашего понимания языка как социальной системы. Ниже мы предложим несколько основных соображений по этому вопросу.
Сила социального бытия языка кроется не в том, что он представляет собой независимую, аксиоматическую или «условную» систему знаков, а напротив — в его «жизни» как постоянно изменяющейся, реагирующей на внешние воздействия и нестабильной открытой системы. Когда мы используем слова для обозначения вещей, мы не просто передаем значение, предписанное языковой системой, а отсылаем собеседника во внешний мир, к соответствующим объектам в «реальности» или в других текстах, откуда следует черпать информацию. Так, в упомянутом выше простом примере названия цветов — это просто метки, указывающие на разноцветные, благоухающие, расправляющие свои лепестки прекрасные или уродливые цветы, как они есть. Следовательно, существует взаимозависимость между нашим знанием о цветочном множестве, т. е. о денотате, и о семантическом поле названий цветов в языке. Такого рода взаимозависимости многочисленны — на самом деле язык можно описать как набор нескольких парных элементов, являющихся частями соотнесенных.
Соотнесенные системы, или системы-близнецы — это две автономные системы, взаимозависимые во многих отношениях и взаимодействующие многими способами; эти системы демонстрируют два основных типа отношений: зеркальное отражение и асимметрия. «Зеркальное отражение» здесь — общий термин для имитации, копирования, сближения, моделирования, воспроизведения, цитирования, т. е. любого представления элементов одного из членов пары другим ее членом; «асимметрия» же указывает, что один из членов пары имеет в своем составе элементы и характеристики, не «отраженные» в другом, и наоборот. Язык представляет собой совокупность таких пар, часть из которых имеют своих двойников внутри языка, а часть — вне его. Язык развивается, изменяется, обогащается именно благодаря тому, что его части взаимодействуют с системами-близнецами, реагируют на асимметрию и пытаются отразить асимметричных двойников.
Примерами таких соотнесенных систем являются:
1. Базовый язык индивида и базовый язык общества (описанные выше). С одной стороны, ни один индивид не может зеркально отразить базовый язык общества целиком, и в его отражении могут быть индивидуальные оттенки и коннотации. Индивид развивается, увеличивая свою долю элементов, отраженных из базового языка общества. Части базового языка общества, которые не используются никакими индивидами в настоящем, — это его «мертвые», или «исторические», пласты. С другой стороны, в базовом языке индивида значения слов могут быть богаче и многослойнее, чем те, которые извлечены из базового языка общества. Более того, характерные особенности, развившиеся в речи нескольких индивидов, могут проникать в базовый язык общества или его части, обогащая его.
2. Устный и письменный язык. Структуралистская фонология считала, что письменный язык зеркально отражает устный; однако фонетическую и коннотационную специфику и богатство разговорного языка невозможно полностью воспроизвести в письменном «двойнике». Известен и обратный феномен, когда в связи с массовой грамотностью правописание влияет на произношение. Деррида убедительно доказывает примат письменного языка над устным. Распространение письменного языка и сохраненных им библиотек знания снова нашло частичное отражение в разговорном языке, который часто включает в себя фрагменты письменных систем дискурса.
3. Язык как моделирующая система и референтные поля (в «реальном» мире, в мире знания или в разнообразных гипотетических «мирах возможного»)[73], к которым он отсылает (например, цветы и их названия, упомянутые выше). Язык накладывает свои схемы, свои модели на наше восприятие этих референтных полей; в то же время расширение референтных полей влияет на расширение языка. Богатый язык литературы нового времени, особенно французской, русской и английской, повлек за собой огромное разнообразие наблюдений и высказываний относительно цивилизации, общества и психологии, и этот литературный язык неизмеримо расширил язык естественный.
Мы не можем рассматривать язык как автономную систему с фиксированными грамматическими правилами, не понимая его постоянного расширения и изменения через взаимодействие с его парными
