Язык в революционное время

человеком и землей, питала «чувство родины». Это ощущение «своего» пробуждало в человеке силы пустить корни и удержаться на этой земле, чьи климат, природа и ландшафты так далеки от земли его детства. Все это выразилось в тесном и отважном контакте с книгой, и возник феномен, столь нехарактерный для среды рабочего класса, — Библия была в комнате почти у каждого рабочего.

В те дни брожения и непрестанных вопросов, когда жизнь была такой сложной, а существование ивритского человека и ивритского общества оставалось под сомнением, проявилась великая сила нашей литературы, сопутствовавшей жизни и обогащавшей ее. Чем слабее была политическая и экономическая консолидация еврейской жизни, тем сильнее видна была консолидирующая сила культурной и духовной жизни.

Для масс людей, лишенных корней, своей земли и родины, консолидирующих жизненных ценностей, художественное и литературное отражение их желаний служило серьезной и мощной объединяющей силой. Бялика читали не только сионисты. Бундовец, владевший ивритом, вполне мог тайно прочитать новое стихотворение Бялика. Все мы, члены различных конкурирующих партий, читали это стихотворение на иврите; многие знали его наизусть; для всех нас его появление было важным событием. И любой образованный читатель ивритской литературы был знаком с идишским творчеством Переца, Шолом- Алейхема или Номберга, и вся эта разнообразная, расчлененная на фракции интеллигенция разделяла удовольствие от литературного произведения. Все были «за» или «против», но никто не оставался в стороне. Некоторые были «за» Бялика, другие — «за» Переца, но оба эти писателя отражали брожение периода, потому что у обоих мы слышали голос трагических противоречий измученной еврейской души. Все они пришли из одного и того же мира, основы которого были обречены на смерть, и искали правду об этом брожении и разрушении, боролись за новый образ жизни и переосмысление всех идеалов, потому что в ходе разрушения и брожения еврейской жизни освобождалось множество созидательных сил. Массы молодых людей были вырваны из своего мира, оторваны от прошлого, начинали искать новые жизненные рычаги, но для их поисков не было основы, и они оставались без родины и не видели выхода; ивритская и идишская литература — обе они родились в этой ситуации, обе стали результатом беспомощности и трагического конца диаспоры, обе поднимали одни и те же проблемы в пределах своих выразительных возможностей.

Влияние ивритской и идишской литературы на жизнь Второй алии было чрезвычайно ценным; они накладывали свой отпечаток на читателя, на формирование человеческого типа, и нет лучшего инструмента для обучения нынешних иммигрантов, чем искусство того периода. Поэтому мы время от времени обращаемся к классикам того времени и их произведениям: к Менделе Мойхер-Сфориму, Бердичевскому, Перецу, Бренеру — всем, чье искусство обладало революционной силой в нашей жизни и кто отражал ее проблематику как собственный жизненный опыт.

Обе литературы влияли на то поколение. Конечно, у каждой литературы есть свои особенности, так же как у каждого писателя есть свой индивидуальный образ, но у поколения — общее выражение лица, и есть общий образ периода в целом. Единство наблюдается и на личном уровне, потому что одни и те же писатели творили на двух языках: Мойхер-Сфорим, Шолом-Алейхем, Бердичевский, Бялик и Номберг.

Единство всех поколений евреев, связь с зарождающимся национальным бытием и со всеми поколениями диаспоры нашли свое выражение на иврите, в художественной литературе на этом языке, тогда как идиш, напротив, отражал более позитивные аспекты диаспоры. Это не означает, что идишская литература по самой свой природе должна была поддерживать диаспору, ее образ жизни и ценности и что из-за другой лингвистической сути ивритская литература должна была отражать единство поколений и их судьбы, смысл истории. Но верно то, что исторические связи в жизни нации, ее историческая судьба, ее национальная идентичность имели большое значение для бытования иврита и его сохранения во всех поколениях и во всех диаспорах, тогда как стабильная, длительная и устойчивая диаспора представляла собой источник и гарантию возможности существования в будущем языка идиш. Эти факты повлекли за собой разного рода тенденциозные позиции в ивритской и идишской литературах. Народ, «дом Израиля», связь между культурами поколений и оппозиция в отношениях между ними, стабильность или шаткость еврейского бытия — это центральные темы ивритской литературы и тот воздух, которым она дышала. Более того, ивритский писатель обращался внутрь себя, а не вовне, не к иноверцам и не к евреям, жившим вне культуры — отсюда меньше самооправдания, меньше апологетики. В литературе Хаскалы, в общих работах и в социалистической и сионистской литературе на иврите писатель был свободнее по отношению к самому себе, более мужественен, выказывал меньше жалости к жизни евреев и иудаизму. Идишский писатель выражал более мягкое, более сострадательное отношение к жизни; отсюда и его желание поучать и утешать, скрывать, оправдывать и защищать.

В большей степени, чем ивритская, идишская литература отражала вопросы классовых отношений, социальные проблемы, противоречия между людьми; Перец, Рейзен, Лесин, Пинский служили формированию сражающегося еврейского рабочего класса и жили его жизнью. Рассказы Переца «Бонця- молчальник», «Штраймл» и др. даже использовались для пропаганды во время организации Бунда и в качестве образовательного материала во всех еврейских социалистических движениях и партиях; они определяли отношение к русской революции. Но революционное отношение к жизни евреев, к еврею, ко всем основаниям его жизни и его обычаям — все это нашло свое отражение главным образом в литературе на иврите.

Идеализация реальной жизни в диаспоре, романтизм, защита хасидизма, идиллического аспекта штетла, «добродетелей» еврея — все это превалировало в литературе на идише, тогда как на иврите та же самая реальность подвергалась безжалостной революционной критике. Хасидизм того времени не был для Бердичевского романтическим орнаментом или сентиментальной эмоцией, но служил ему вспомогательным оружием в его духовной войне внутри иудаизма. Для Бренера реальность штетла не нуждалась в революции, потому что они противоречили друг другу по самой сути. Выявление революционной истины еврейской реальности, с которой сорваны всяческие покровы, суровое, безжалостное, критическое и аналитическое отношение Бренера — всему этому учила нас ивритская литература. И именно литература того периода вместе с древней Библией склоняла человека к иммиграции в Эрец Исраэль.

* * *

Духовное влияние того поколения не ограничивалось пределами ивритской и идишской литературы. Мировая литература, особенно создававшаяся в Восточной и Центральной Европе (Россия, Германия, Польша), оказывала влияние на весь этот период многими путями, как прямо, так и через посредство еврейской литературы. В связи с обстоятельствами личной жизни или в скитаниях и духовных поисках массы евреев попадали в сферу иностранного влияния. Контакт с окружающим миром в тот период не был просто экономическим контактом; массы евреев покинули свою территорию, отправились в центры образования и культуры и внедрились в освободительные движения этих стран. Вся атмосфера первой русской революции (1905–1907) и сопровождавшей ее литературы оставила свои следы на облике этого поколения.

Мы не должны идентифицировать изменения в жизни еврейского народа только с событиями в России. Дата начала первой русской революции (1904–1905) стала поворотным моментом не только для России, но и для большинства территорий, где жили евреи, — России, Польши, Галиции, Румынии и Бессарабии. Это также годы революционного движения в Австрии — борьбы за всеобщее избирательное право и демократический парламент; годы дебатов о всеобщей забастовке и роли профсоюзного и политического движения в германском социализме — деятельности Розы Люксембург, Каутского, Бернштейна. Конечно, в России произошел небывалый взрыв, потому что там сконцентрировались большие революционные силы, которые ранее жестоко подавлялись, но вообще революционный феномен был характерен не только для России; в те дни такого рода движения возникали по всей Европе, особенно Восточной и Центральной. В ходе революции все источники культурного и духовного влияния на еврея забили с новой силой. И эта атмосфера окружала массу людей в разных странах, многочисленные движения и разные политические партии. Несомненно, наша литература много почерпнула из художественного мира европейской литературы. Толстой и Достоевский, Горький и Ибсен, Гамсун и Жеромский, Выспянский и Гауптман — их сочинения служили источником вдохновения целого поколения Второй алии.

Когда мы анализируем этот период и его влияние, мы видим его как эпоху бурных перемен, событий