семью, дружелюбно помахивали своими носовыми платками, и «все это продолжалось до тех пор, пока мы ходили из одного конца здания в другой». С одной стороны королевы, голова которой была украшена небольшой короной, гордо шествовал принц Альберт со старшей дочерью в венке из роз, а с другой шел принц Уэльский в шотландской национальной одежде, крепко держась за руку матери. Повсюду слышались громкие звуки барабанов, играли органы, пел хор из 600 голосов, военный оркестр исполнял марш Генделя из «Аталии», а толпы людей веселились на всех этажах здания, приветствуя королеву.
«Этот день останется с нами навсегда, — отметила королева в своем дневнике. — Он даже более торжественный, чем процедура коронации. Да благословит Господь моего дорогого Альберта, — продолжала она. — Да благословит Господь мою великую страну, которая кажется сегодня еще более величественной! Все благодарят Бога за то, что он позволил завершить это дело и благословил великое начинание».
Были моменты, которые особенно тронули ее отзывчивое сердце и возбудили массу положительных эмоций. Она увидела, как два старых воина, герцог Веллингтон и маркиз Англси, прогуливались вниз и вверх по лестнице по этой выставке и громко разговаривали, так как оба отличались почти полной глухотой. Герцог Веллингтон, чей возраст исчислялся в то время более чем восьмьюдесятью годами, был поражен артритом, а маркиз Англси хромал из-за своего протеза. Королева неоднократно слышала в палате лордов их громкие голоса и теперь была крайне удовлетворена, что видела этих старых вояк на выставке. Она также ловила восхищенные взгляды какого-то китайского дипломата, одетого в голубую одежду, в черно-красной шляпе, который низко кланялся королеве. И ничего страшного, в сущности, в том, что мнимый восточный посланник был в действительности капитаном джонки, пришвартованной на Темзе, тем, кто просил шиллинг за осмотр своей лодки. Однако больше всего ее порадовали радостные крики французов, которые громко приветствовали ее возгласами: «Да здравствует королева!» Примерно такие же возгласы она слышала раньше по возвращении домой перед Букингемским дворцом.
После своего первого посещения выставки королева неоднократно бывала в Хрустальном дворце и неизменно восхищалась тысячами выставленных там экспонатов — разнообразными машинами, ювелирными изделиями, включая знаменитый индийский алмаз «Кохинор»; демонстрировались там также: электрический телеграф, персидские ковры, индийские шелка, испанские мантильи, ножи с 300 лезвиями, садовые скамейки из каменного угля, машины, которые могли штамповать по 50 медалей в неделю, прогулочные трости для докторов, в ручки которых были вделаны клизмы, машины, которые могли печатать 10 000 страниц в час, лягушки-держалки для зонтов, складывающиеся кровати, которые сбрасывали своих хозяев на пол по сигналу будильника, пять видов секций, показывающих работу живых артистов, внутренности того, кто умер почти три года назад, и так далее.
В отличие от других монархов королева Виктория уделяла особое внимание машинам и промышленной технике. «Некоторые технические изобретения, — писала она в дневнике, — просто гениальны, а другие — утопичны и в принципе неосуществимы». Королева пришла к выводу, что эта выставка «познакомила меня со многими талантливыми людьми, о существовании которых я раньше просто не подозревала. Многих из них я так никогда бы и не узнала. Ведь для этого нужно было бы объехать всю страну и посетить все промышленные предприятия, что практически невозможно».
Ко времени закрытия Всемирной выставки 15 октября, которое было отмечено торжественным исполнением британского национального гимна, ее посетило более шести миллионов человек, а одна пожилая женщина в возрасте восьмидесяти четырех лет специально приехала из Корнуэлла, чтобы своими глазами увидеть это чудо. Во время выставки было собрано много денег для покупки тридцати акров земли в Южном Кенсингтоне, на которой были выстроены многочисленные музеи, колледжи и другие общественные институты, включая предмет наибольшей гордости — музей Виктории и Альберта, а также Королевский Альберт-Холл, который разместился на пути к выставке.
Королева с гордостью подчеркивала, что Всемирная выставка оказалась «прекрасным триумфом, прекрасным и трогательным зрелищем, которым я могу с полным основанием гордиться. Это был личный триумф моего дорогого Альберта и всей страны... Все абсурдные предостережения о грозящей опасности и о грядущих бедах оказались совершенно беспочвенными».
9 июля того же года лорд-мэр Лондона и финансовая корпорация Сити дали бал в честь невиданного успеха королевского мероприятия, а по пути туда королеву и ее супруга встречали громкими возгласами одобрения и восторга. Такие же примерно толпы восторженных поклонников королевы сопровождали их на обратном пути домой. Они часами ждали их возвращения и встречали оглушительными выкриками и громкими аплодисментами. «Миллион человек, — сообщил принц барону Штокмару, — ждал нас на улицах города до трех часов ночи и восторженно приветствовал на всем нашем пути домой».
За пять лет до этого королева, открывая Королевскую фондовую биржу, убеждала короля Леопольда в своей популярности: «Говорят, что ни один из монархов Англии никогда не был столь популярен, как я (могу сказать это без ложной скромности). А причина всему наш домашний порядок и те положительные примеры, которые мы подаем своим подданным». Теперь принц Альберт мог с таким же основанием заявить о собственной популярности в стране.
28. «СЕМЕЙНЫЕ СКАНДАЛЫ»
Счастливый брак королевы изредка омрачался темными тучами семейных скандалов с мужем. Никто не сомневался в том, что она по-прежнему обожает принца Альберта, что этот уставший и бледный после окончания Всемирной выставки молодой мужчина тридцати двух лет все еще оставался для нее образцом не только мужской красоты, но и доброты. И тем не менее иногда королева впадала в беспричинную ярость и начинала обвинять мужа в дурных манерах, многочисленных ошибках, эгоистичности, в равнодушном отношении к ее ужасному положению, при котором вся тяжесть беременности, вынашивания детей и их воспитания ложилась исключительно на хрупкие женские плечи.
А беременность королевы следовала за беременностью, и с каждым разом это становилось серьезным поводом для дурного настроения и даже депрессии. Ее «бедные нервы», писала она королю Леопольду незадолго до рождения принцессы Алисы в апреле 1843 г., «были настолько расшатаны за последнее время», что она «страдала от этого в течение целого года». И все же она стойко выносила все тяготы семейной жизни и старалась не поддаваться минутным разочарованиям. «Я такая сильная, — писала она, — что могу вынести все на свете ради нашего семейного счастья и благополучия».
Исключительно серьезный конфликт между супругами произошел вскоре после рождения 7 апреля 1853 г. восьмого ребенка — принца Леопольда. Сами роды прошли нормально и под тщательным контролем доктора Джона Сноу, сына фермера из графства Йоркшир, который добился успеха в медицине широким применением хлороформа как анестезирующего средства. Королева, которая поразила многих медиков безоговорочным согласием использовать на себе эти новые и еще не до конца проверенные препараты, с удивлением обнаружила, что «этот чудесный хлороформ... действительно облегчает положение рожениц». А когда в апреле 1857 г. ей пришлось рожать последнего ребенка — принцессу Беатрису, — она без колебаний потребовала у доктора Сноу снова применить понравившийся ей препарат[35].
Однако вскоре после рождения принца Леопольда королева, как и много раз в прошлом, снова впала в депрессию, но на этот раз более глубокую и болезненную, чем прежде. Все дело было в том, что ее последний ребенок родился настолько слабым и хрупким, что даже обряд крещения пришлось перенести на другое время. Позже выяснилось, что он страдал гемофилией — довольно редким наследственным заболеванием, чреватым обильным и практически неконтролируемым кровотечением, которое возникало даже после самой безобидной царапины[36].
Обеспокоенность королевы здоровьем сына держала ее в постоянном напряжении, которое в значительной мере усиливалось отношением к ней принца Альберта, который обращался с женой как с маленьким и совсем глупым ребенком. В своих многочисленных и очень длинных письмах, написанных им
