старости лет просто теряла терпение. Герцог Портлендский вспоминал позже, что молодой кюре А.В. Бэйли, который позже станет настоятелем Виндзорской церкви, однажды обратился к сэру Генри Понсонби за советом относительно проповеди, которую должен был провести в присутствии королевы. Тот без колебаний ответил, что на самом деле «совершенно не важно, что ты будешь говорить, потому что королева плохо слышит. Самое главное, чтобы проповедь продолжалась не более пяти минут».
Больше всего королеве нравилось бывать в шотландской церкви. Именно в этом настоящем и истинном оплоте протестантизма она всегда чувствовала себя как дома и предпочитала ее всем другим религиозным учреждениям. «Я всегда была предана Шотландии и ее церкви, — заявила она однажды делегации шотландской церкви. — В этом смысле я ощущаю себя диссентеркой[43] и в еще большей степени пресвитерианкой». Основные преимущества шотландской церкви она видела в простоте церковной службы, в ясных и коротких проповедях и в спокойной рассудительности простых прихожан. Однажды она поразила окружение желанием во что бы то ни стало отвести своих придворных в шотландскую церковь, как сделала это со слугами в Балморале. А когда младший сын воспротивился этому, она очень разозлилась. «Позволь мне ясно и четко объяснить тебе, — сказала она сыну, — что твой священный долг участвовать во всех церковных мероприятиях вместе со мной. Я никогда еще не слышала ни единого сколько-нибудь серьезного возражения против таинства причастия вместе с родителями, в особенности если с такой просьбой выступает глава государства».
Королева с большой благодарностью вспоминала «восхитительные» проповеди «своего дорогого друга» и капеллана преподобного Норманна Маклеода, которого всегда слушала с огромным вниманием и постоянно выражала согласие кивком головы. «Все возвращались домой полностью удовлетворенными, — записала королева в дневнике после одной из таких проповедей. — От этого богослужения у меня даже в горле пересохло. Как приятно возвращаться из церкви в подобном настроении».
Такое же впечатление королева получила в следующем году от проповеди преподобного Джона Лэрда, приходского священника Эррола, который «наэлектризовал всех присутствующих своей удивительной и прекрасной проповедью. Она продолжалась не меньше часа, но все это время он держал верующих в состоянии напряжения». Это было в 1855 г., и с тех пор она больше никогда не сидела в церкви так долго. Королева не прерывала проповедника во время службы, как это часто делала королева Елизавета I, но при этом всем своим видом показывала, что он и так уже сказал все, что нужно.
39. ПРИНЦЕССА АЛЕКСАНДРА
Через пять дней после смерти принца Альберта королева отправилась в Осборн, хотя ей очень не хотелось оставлять дворец, где в ожидании похорон лежал любимый покойный муж. По словам сопровождавшей королеву герцогини Атолльской, та выглядела убитой горем, а ее «молодое лицо (42 года) было прикрыто траурной шляпкой и казалось окаменевшим. Почему-то в этот момент королева напоминала несчастного ребенка, внезапно лишившегося родительской ласки и опеки». Она все время обнимала герцогиню, а та с сочувствием поглаживала ее руку и думала при этом, что нет ничего такого, что она не могла бы сделать для своей хозяйки.
В Осборне королева приложила немало усилий, чтобы просмотреть накопившиеся за последние дни государственные бумаги и дипломатические ноты, стараясь во что бы то ни стало выполнить свой долг перед страной и правительством. При этом она пыталась вспомнить все те сложные моменты, о которых ей так подробно рассказывал в свое время муж. Как и в Виндзоре, а позже и в Балморале, королева не могла избавиться от мысли, что может сойти с ума от такого горя и невероятного нервного напряжения.
Вскоре она обнаружила, что не может принимать своих министров наедине, и сказала премьер- министру лорду Пальмерстону, чтобы члены кабинета решали все свои дела либо с принцессой Алисой, либо с генералом Греем, преемником личного секретаря принца Альберта Джорджа Энсона. После смерти принца генерал Грей стал ее личным секретарем. А когда премьер-министр стал настаивать на том, что такой метод ведения дел практически невозможен, королева неохотно согласилась с ним и пошла на некоторые уступки. В частности, она признала, что в таком состоянии вряд ли сможет посещать заседания Тайного совета. Словом, в такой нелегкой ситуации был достигнут довольно странный компромисс. Председателем Тайного совета являлся недавно назначенный на этот высокий пост Артур Хелпс, образованный и весьма тактичный человек, которому королева безгранично доверяла. В конце концов королева и ее премьер-министр договорились, что члены Совета во главе с председателем будут находиться в одной комнате, а королева в это время может сидеть в соседней комнате, дверь которой откроют настежь. Таким образом королева сможет слушать ход заседания и одобрять или отвергать все принимаемые членами Совета решения.
Примерно такое же отстраненное присутствие королевы наблюдалось и во время свадьбы принца Уэльского и принцессы Александры, которая состоялась 5 марта 1863 г.
В течение нескольких месяцев после смерти принца королева пребывала в уверенности, что главной причиной преждевременной кончины мужа стало непомерное бремя государственных дел, которым он отдавал все свои силы, и прежде всего грязная история с принцем Уэльским. Она говорила лорду Харфорду, что принц-консорт был «убит этим ужасным делом в военном лагере Карраг». Чуть позже королева попросила старшую дочь Вики передать ее слова барону Штокмару. «Не должно быть никаких иллюзий, — говорила она, — что именно оно и погубило его... Боже мой, это просто уничтожило его, крест был слишком тяжелым».
В результате всего этого королева не могла смотреть на принца Уэльского без содрогания. Доходило до того, что ей тяжело было даже находиться с ним в одной комнате, а своей старшей дочери она признавалась, что и разговаривать с ним не может. «Он, кажется, еще не знает, что мне известны все подробности его амурных похождений. Наш дорогой папа обещал ему, что не станет рассказывать мне о наиболее неприличных деталях его поведения... Скажи ему (кронпринцу Фридриху, который задал ей несколько неприятных вопросов от имени принца Уэльского), что я постараюсь забыть все неприятности, но не уверена, что у меня это получится».
А лучший друг принца-консорта полковник Фрэнсис Сеймур всячески убеждал королеву, что так называемое моральное падение принца Уэльского на самом деле не более чем «юношеская оплошность, избежать которой не удается практически ни одному молодому человеку», и что маловероятно, будто юный принц именно такой человек. При этом полковник Сеймур добавил, что «врожденная моральная чистоплотность» принца Альберта привела к тому, что он явно преувеличил «моральную неустойчивость» юного принца и отнесся к его поступку с большей серьезностью, чем тот заслуживал. Ведь большинство других людей относятся к подобным грехам юности довольно снисходительно и не делают из этого никакой трагедии.
Однако королеву такие доводы совершенно не убедили, и когда кронпринцесса попросила мать не слишком наседать на сына и признать наконец, что принц Уэльский совсем не похож ни на мать, ни на отца, она с горечью ответила старшей дочери: «Все, что ты говоришь мне о бедном Берти, сущая правда. Разумеется, ты пытаешься защитить своего брата, но если бы видела все то, что видела я за последнее время, если бы твой Фриц так страдал от предательства со стороны сына, терял силы, рвал нервы и медленно умирал день за днем, я сомневаюсь, что тебе удалось бы так спокойно наблюдать за человеком, который и был главной причиной этого горя. Во всяком случае, ты не могла бы общаться с ним без содрогания. Я не могу больше нести этот крест, он убивает меня!»
Неприязнь королевы к старшему сыну усиливалась еще и потому, что будущая женитьба принца Уэльского и радости его семейной жизни постоянно напоминали ей о своей потере, о своем безутешном одиночестве. Она откровенно признавалась старшей дочери, что «перспектива счастливой семейной жизни сына» ранит ее сердце, которое и так уже исстрадалось от одиночества и торя. «Увы, я не так стара, — писала она кронпринцессе, — и все еще способна испытывать теплые и нежные чувства, способна ощущать горячую любовь». Надо сказать, что принц Уэльский делал все возможное, чтобы хоть как-то заделать
