Десятки тысяч таких людей составляли подавляющее большинство катаров. Они были источником общественной и экономической энергии, не говоря уже о военной силе, делавшей эту религию такой угрозой для римской церкви.
«Верующие» верили в основополагающие принципы дуалистического мировоззрения о существовании двух богов, порочной природе вещества и заключения души в смертном теле. Они могли помышлять о том, что когда-нибудь сами станут странствующими проповедниками или достигнут ранга «совершенных», но в действительности большинство не ставили перед собой такую задачу. Мы знаем, что в любом регионе, где утверждалось влияние катаров, класс «верующих» жил обычной жизнью без большого самоотречения. Они вступали в брак, рожали детей, владели собственностью, ели досыта и в целом не чуждались благ сего мира. Они определенно принимали участие в простых службах и собраниях, возглавляемых perfecti, которые были частью календаря катаров. Наряду с другими «верующими» они с огромной серьезностью относились к своему долгу принимать у себя и обеспечивать всем необходимым странствующих perfecti, создавая для них прочную опору и систему поддержки. Они также были обязаны совершать ритуальное приветствие перед любым «совершенным», встречавшимся на их пути. Это приветствие, называемое melioramentum, включало троекратное коленопреклонение и завершалось следующими Фразами:
Верующий: Моли Бога за меня, грешного, чтобы он сделал меня добрым христианином и привел к лучшей участи.
Совершенный: Молю Бога, чтобы он сделал тебя добрым христианином.
Этот обмен, как объясняет историк Средневековья Малькольм Ламберт, был стандартным и имел особый смысл:
«Верующих» учили, что для них особенно важно найти «совершенного» и исполнить ритуал consolamentum, если они каким-либо образом оказались подверженными разлагающему влиянию католицизма. Отчасти это происходило потому, что преклонение, доходившее почти до культового почитания (в некоторых контекстах называемое «обожанием»), перед «совершенным» представляло собой прямое и публичное отрицание католической церкви.[108] Когда одна из знатных верующих, леди Фидас из Сен-Мишеля, совершила поездку в Рим с Элеонорой, графиней Тулузской, она дерзко взяла с собой «совершенного», чтобы «оказать ему почести в самой церкви папы римского».[109]
Впрочем, независимо от своего происхождения, большинство «верующих» откладывали до смертного одра тот момент, когда они чувствовали себя готовыми для того, чтобы вызвать «совершенного» и совершить над собой дуалистический обряд крещения, или consolamentum. Это был акт чрезвычайной важности, в результате которого человек преисполнялся Святым Духом, а в некоторых случаях мог открыть дверь в Царствие Небесное. Хотя с внешней стороны он сводился лишь к короткому ритуалу, сопровождаемому молитвами и возложением рук, consolamentum считался таким могущественным, что его самого по себе — даже без долгих лет строгого послушничества — было достаточно, чтобы посвятить умирающего человека в ранг «совершенного». После этого он вкушал лишь хлеб и воду, избегая дальнейшего соприкосновения с порочным материальным миром. Надежда для людей, получивших такое утешение и возвысившихся до состояния ритуальной чистоты, могла заключаться даже не в том, что смерть на этот раз принесет окончательное освобождение от цикла перерождений в человеческом облике, но что она хотя бы принесет «прогресс в цепочке перерождений, ведущих к освобождению».[110] Иногда, если пациент неожиданно выздоравливал после такого посвящения, он мог вернуться к обычной жизни «верующего» и к полному участию в мирских делах. В этом случае он должен был снова получать consolamentum и поститься при приближении смерти, иначе любой прогресс, достигнутый его душой в этом воплощении, оказывался утраченным.
Никто не мог быть уверен в том, что при следующем воплощении его душа окажется в теле, которое снова будет воспринимать учение катаров (или, если уж на то пошло, что она вообще окажется в человеческом теле), поэтому «верующим» настоятельно советовали получать consolamentum в этой жизни, где оно было вполне доступно, но они могли потерпеть с этим до смертного одра. В конце XII века, когда perfecti во множестве странствовали по дорогам и жили в каждой деревне и городе Окситании, с этим обычно не возникало никаких трудностей, но в XIII веке, как мы увидим в главах 6 и 7, катаризм стал гонимой религией во всей Европе и в первую очередь в Окситании. Там, посреди демонических сцен из нижних кругов ада, население целых городов было предано мечу солдатами римской Церкви, за ними по пятам шли папские инквизиторы, и по мере того, как они выполняли свою работу, число «совершенных» катастрофически уменьшалось с каждым новым массовым сожжением. К началу XIV века было известно лишь о трех «совершенных» во всем Лангедоке, который некогда был оплотом катарской веры. Выжившие «верующие» сталкивались с огромной неопределенностью и неуверенностью в том, что они вообще когда- либо смогут получить consolamentum. Отчаянным решением многих катаров, чья жизнь в эти трудные дни подходила к естественному концу, была endura, что буквально значит «пост» или «голодание» применительно к хлебу и воде, дозволенным после ритуала предсмертного утешения.[111] Однако теперь те, кто проходил ритуал, предпочитали не нарушать пост, даже если выказывали признаки выздоровления. В результате слово endura «стало техническим обозначением поста, приводившего к голодной смерти после получения consolamentum».[112]
В XIII веке, когда начались массовые гонения катаров, основополагающее различие между «совершенными» и «верующими» иногда заключалось в том, что последние пытались убедить своих обвинителей, что они вовсе не являются еретиками. Так, например, в Тулузе в 1223 году Жан Тесьер — «верующий» во цвете лет, не выказывавший интереса к получению consolamentum, был арестован и обвинен в ереси. «У меня есть жена, и я сплю с ней, — возражал он, — у меня есть сыновья, я ем мясо, лгу и ругаюсь».[113] (Наряду с браком, сексом, деторождением и употреблением мяса ложь и ругательство были запрещены для perfecti.) [114] Тесьер был обвинен по показаниям свидетелей, и суд не принял во внимание его аргументы. Он был приговорен к смерти на костре и помещен в епископскую тюрьму, где ожидал казни. Теперь процедура позволяла ему покаяться в своих грехах и выйти на свободу, но он упорно продолжал заявлять о своей невиновности и оставался в камере смертников. Там он разговорился с несколькими perfecti и вскоре принял от них consolamentum. По-прежнему отказывавшийся отринуть веру, которую он, по собственному признанию, теперь разделял с остальными осужденными, он был сожжен на костре.[115]
До нас дошло много свидетельств отчаянного мужества и самопожертвования в эпоху гонений. Катары смогли наделить своих приверженцев глубокими и прочными убеждениями о человеческой природе и загробной участи души. Эти убеждения были столь сильными, что «совершенные» и «верующие» предпочитали мучительную смерть и возможность освобождения из оков порочного материального мира отречению.
Есть несколько достоверных рассказов о том, как осужденные на смерть толпами бежали к кострам, подготовленным для них, и радостно бросались в ревущее пламя. Независимо от того, считаем ли мы их доверчивыми простаками или возвышенными мучениками, судя по всему, катаризм освободил этих людей от парализующего страха перед преисподней, столетиями используемого католической церковью для устрашения и покорности европейцев в Средние века. Действительно, такое освобождение более или менее автоматически следовало из обращения к дуализму катаров, согласно которому ад находился на Земле — «низшем плане сознания, в котором мы тонем»[116] — обители мук и тяжких испытаний, в которой наши души уже подвергались суровому наказанию и оставались
