Власть Талисмана

наземных копий «скрытого круга Дуат в теле Нут [небосвода]»:[773]

«Тот, кто сделает точную копию этих форм и познает ее, будет духом, который снабжен всем необходимым на небе и на земле, неизменно, регулярно и вечно».[774]

«Тот, кто сделает копию и познает ее на земле, получит магическую защиту на небе и на земле, неизменно, регулярно и вечно».[775]

Для текста, который предположительно не имеет аналогии с более поздними литературными памятниками, довольно странно, что в «Книге того, что есть в мире Дуат» проводится такое же различие, как и в «Герметике», — то есть различие между небесным архетипом, доступным лишь для разума, и земной копией, доступной для органов чувств. В обеих традициях существовали группы посвященных, обученных «видеть», то есть приобретать гнозис:

«Тайное воплощение Дуат неизвестно мужчинам и женщинам».[776]

«Тот, кто сделает копию воплощения Дуат, который нельзя увидеть, и постигнет эти тайные образы, будет подобен духу, снабженному всем необходимым для путешествия…»«[777] (курсив наш).

Стать «духом, снабженным всем необходимым для путешествия», разумеется, было целью всей древнеегипетской религиозной системы в том смысле, что она стремилась наделить посвященных духовным бессмертием и освободить их от уз вещества. Но в этих исканиях душу могла постигнуть неудача, и тогда ее ожидало полное уничтожение. Последовательные и неоднократные злодеяния губительно отражались на душе преступника. Самонадеянное невежество, презираемое герметическими философами, также считалось крайне опасным для бессмертия души: «Тот, кто не имеет знания о целом или о части тайного воплощения Дуат, будет обречен на гибель».[778]

Мы снова подчеркиваем, что Дуат для древних египтян был регионом звездного неба и что души, устремленные к бессмертию, были в большей или меньшей степени обязаны приобретать знание о нем. Едва ли можно назвать случайностью то обстоятельство, что почти идентичный сценарий мы находим в герметических текстах, где после длительных рассуждений о звездах и небосводе вдруг говорится:

«Тот, кто потрудился получить знание о подобных вещах, может сформировать точное понимание божества… Но, сын мой, для человека, который все еще находится в физическом теле, невозможно достигнуть счастья. Человек должен приучать свою душу в этой жизни, чтобы, когда она вступит в иной мир, где ей дозволено видеть Бога, она не сбилась бы с пути, который ведет к нему, но люди, которые любят свое тело, никогда не увидят образа Доброго и Прекрасного. Как великолепна, сын мой, та красота, у которой нет ни формы, ни цвета!»[779]

Иными словами, речь идет о красоте архетипа, не доступной для непосвященных мужчин и женщин, поскольку она воспринимается лишь разумом, а не органами чувств.

Преображение мира

Постоянный акцент на знании, рассудке и использовании разума для «обучения души», характерный для герметических текстов, также послужил источником их огромного влияния на науку и научное мышление после их повторного открытия в середине XV века. Пропагандируя индивидуальный поиск знания и озарение, они оказались таким же мощным антидотом для церковных догм в эпоху Возрождения и Просвещения, как гностическое учение катаров в Средние века. С нашей точки зрения, это было не случайностью, но почти неизбежным следствием тесной связи этих школ мысли.

В главе 2 мы предположили, что катарская революция религиозных и философских идей, музыки и поэзии, культуры и общественного порядка могла бы преобразить мир, если бы церковь не сокрушила ее в XIII веке. На Балканах разрозненные общины богомилов сохранялись вплоть до XV века, однако в рамках этой книги мы принимаем обобщение, согласно которому неразрывная цепь гностической ереси, восходящая к расцвету христианской эры, была прервана со смертью на костре последнего катарского приверженца, Уильяма Белибаста, в 1321 году.

Поэтому нам кажется весьма примечательным, что другое воплощение, по сути дела, тех же идей проникло за ворота западной культуры примерно 120 лет спустя. Мы имеем в виду герметические тексты, появившиеся после тысячелетия глухого молчания, и их передачу в Академию Медичи во Флоренции в 1460 году.

Либо случайно, либо по какому-то тайному замыслу они появились именно там, где начала возрождаться древняя религия «спасения через знание», которую церковь считала недавно уничтоженной, однако в этом новом воплощении она носила «древнеегипетскую», а не «христианскую» маску. Возможно, именно по этой причине ей удалось выйти на более позитивный маршрут к преображению мира, чем когда-либо мог достигнуть гностицизм с его ненавистью ко всем мирским проявлениям.

Герметисты разделяли гностическую точку зрения, что зло изначально присуще веществу и таким образом — через физическое тело — всему человечеству. Однако такое признание не склонило их к настроениям безнадежности, нигилизма и самоубийства, которое, по мнению отдельных исследователей, могло завести катарский дуализм на очень темный путь. С другой стороны, герметисты принимали человека таким, какой он есть; они стремились к преображению через возвышение духовного элемента человеческой личности и возлагали ответственность за это непосредственно на человека и его совесть:

«В своих размышлениях о вещах божественных человек не должен осуждать и презирать присущую ему смертную часть, так как было суждено, что он должен заботиться об этом нижнем мире и хранить его».[780]

«Забота и сохранение нижнего мира» в герметическом сценарии являются не унизительным заключением в темнице вещества, а священным долгом и жизненно важной ролью в космической схеме вещей, которая может быть исполнена только человеком. Тексты красноречиво говорят сами за себя:

«Человек отчасти божественен и отчасти смертен. Он не должен считаться низшим существом, поскольку отчасти смертен; скорее, смертное состояние возвышает его в том смысле, что он сообразен и приспособлен для предназначенной ему цели. Ибо, поскольку он не смог бы осуществить обе свои функции, если бы не был создан из обоих видов субстанции, он имеет возможность заботиться о земле и служить Божеству».[781]

«Итак, человек — это чудо, Асклепий; честь и хвала такому существу!.. Сильный сознанием своей божественной части, он презирает человеческую часть собственной природы… Он поднимает благоговейный взор к небесам и заботится о земле внизу… Ему доступно все: он опускается в глубины моря силой своей мысли, и небеса не высоки для него, ибо он измеряет их своей мудростью, как если бы они были в пределах его досягаемости».[782]

«Человеку дана в удел та часть вселенной, которая состоит из земли и воды, и эта земная часть вселенной сохраняется в порядке благодаря знаниям человека и применению искусств и наук. Бог пожелал, чтобы вселенная не была полной, пока человек не выполнит свою роль».[783]

«Если человек принимает на себя всю полноту своего предназначения и сознает свою особую задачу, он становится орудием порядка для Космоса, а Космос становится орудием для него».[784]

Несмотря на мнение ученых об отсутствии четкой связи между «Герметикой» и религией Древнего Египта, фараоны тоже верили, что их предназначение и предназначение их божественной земли заключается в правильном взаимодействии с небом и служении силам космического порядка (Маат).[785] В сущности, фараон был герметическим царем, и, по нашему предположению, одним из способов выполнения его обязанности по сохранению космического порядка вещей было строительство храма или даже города «по образу и подобию небосвода». Мы показали, что он имел полномочия на такой образ действий в соответствии с текстом «Книги того, что есть в мире Дуат», составленной в XIV веке до н. э. Сходным образом в загадочных «Текстах Строителей», начертанных на