— Ты сюда за грибами приехал?
Петька поглядел на пустое ведёрко и вздохнул.
— Неурожай в этом году. Одни мухоморы.
— Ты так думаешь? — хитро улыбнулась Разглядика.
— А ты присмотрись! — крикнул Присмотрись и прыгнул с ветки на землю. Прыгнул и улыбается.
Видит Петька — под Присмотрисем хвойные иголки топорщатся. Стоит Присмотрись не на ровном месте, а на бугорке, и кажется, что этот бугорок живой, дышит.
«Может, там ёжик? И это его, ежиные, иголки торчат?» — подумал Петька и быстро, но осторожно положил руку на бугорок. Присмотрись еле успел соскочить с него. Руку не укололо.
Разгрёб Петька хвойные иголки и прелые листья, а под ними — круглая коричневая голова. А под головой — ножка, плотная, белая, прохладная.
«Гриб! Как же я раньше его не видел? Ведь прямо у меня под носом… Не червивый ли?»
Потянул Петька гриб к себе и вдруг: «Ой-ой-ой!» — заорало прямо у него под пальцами. Отдёрнул руку. А гриб втянул голову в плечи, прикрылся листиком и заворчал:
— Не умеешь собирать — не берись. Если так тянуть, нас в лесу не останется: мицелий порвёшь.
«Где-то я слышал это слово — мицелий?» — подумал Петка.
Гриб привстал, откинул листик:
— Нас ножом срезают, а если нет ножа, выкручивают. Возьми меня и крути в одну сторону, выкручивай, как лампочку из патрона.
Петька покрутил, и гриб тут же оказался в его руке.
«Мицелий — ведь это грибница! Она в земле! Грибы из неё растут! — вспомнил Петька, — я же ещё пятёрку получил, когда про мицелий рассказывал. На уроке помнил, а за Волгой забыл. Дуралей».
— А ямку, где я сидел, землёй присыпь! — строго приказал гриб уже из ведёрка.
Петька присыпал. Глядь, а Присмотрись на другом бугорке стоит. А рядом ещё бугорок! Сколько же их тут. Оказывается, целая семья!
— Слушайте, товарищи, я вас сейчас собирать буду!
Грибы закивали, видно, им хотелось в ведёрко к своему родственнику.
Вывинтил Петька последнего малыша из этой семьи и наткнулся на мухомор. Его он хотел сковырнуть ногой. Но вдруг услышал знакомый голос: «А ты разгляди-ка!»
И зеленая девочка прыгнула с ветки на мухомор.
Тогда Петька увидел, что гриб этот уже немолодой. Края его шляпы загнуты кверху, как обычно бывает у пожилых мухоморов. После вчерашнего дождя в этой шляпе образовалось озерцо. И, наверно, поэтому у гриба такой важный вид. Он стоит, гордо подняв голову, никому не кивает, боясь расплескать из шляпы даже капельку.
Вот на берег «озера» села муха и решила напиться. Попила, попила, захотела взлететь да вдруг бух! и свалилась на землю мёртвая.
И тут Петьке стало необыкновенно весело. Оказывается, как это хорошо, как замечательно догадаться о чём-нибудь самому.
— Не трону я тебя! Стой на страже! Мори мух! Мухомор!
Глава третья
Ксюшка-врушка рыжая лягушка
Петька ходил по лесу. Присмотрись и Разглядика, сопровождая его, прыгали по веткам. Грибов в ведре было уже так много, что некоторые глядели через край.
— Э-эй! — крикнул Петька ребятам, — идите сюда! Э-гей!
Но никто не откликнулся.
Только он присел на корточки, чтобы вывинтить следующий гриб, как вдруг кто-то, бесшумный и сильный, толкнул его сзади. Петька потерял равновесие и плюхнулся прямо лицом в землю. Его придавили, схватили за руки, вывернули их и ловко скрутили за спиной.
Петька лежал на животе и не мог подняться. Хвойные иголки впились в подбородок и жалили, будто осы.
— Олег! Пусти!
Никто не откликнулся.
— Гришка, ты?
Молчание продолжалось.
— Хватит! Больно!
Сзади ни шороха.
Иголки всё глубже впивались в кожу. Петька с трудом повернул голову, и вдруг боль в тысячу раз сильней прежней пронизала подбородок. Петька так закричал, что даже не узнал собственного голоса. И тут руки, которые держали его сзади, как будто испугались. Петька рывком повернулся набок, дёрнулся изо всей силы и вскочил.
Перед ним стояла девчонка в красном платье. Маленькая. Щуплая. Чудная. Лицо похоже на треугольник, основанием кверху. На лбу редкая чёлка, словно частый гребешок. Сзади вместо обычных девчачьих косичек — голый мальчишеский затылок. Глаза зелёные, как у кошки. Была бы ночь, они б, наверно, светились. На носу и щёках — веснушки, будто художник на девчонкино лицо стряхнул кисточку с коричневой краской.
Увидев её, Петька не удивился, только разозлился. Это была Ксюшка-врушка рыжая лягушка, которая жила в доме напротив Петькиного, и у них был общий двор.
Почему её звали рыжей лягушкой — непонятно. Фамилия у неё не лягушачья, а рыбья — Ершова. И рыжей она никогда не была. Зато врушкой звали её недаром. В этой маленькой девчонке было столько большого вранья, что прямо удивительно, где оно в ней помещалось.
Петька моментально схватил Ксюшку за руки, чуть повыше кистей, потому что знал, как здорово она умеет увёртываться. Ксюшка даже отскочить не успела.
Они глядели друг на друга исподлобья, будто собирались бодаться, и молчали.
— Будешь со спины подкрадываться? — спросил Петька грозно.
Ксюшка прищурилась, но ничего не ответила.
— Будешь клумбы разорять?
Ксюшка молчала. Петька ещё сильнее сжал её костлявые ручонки.
«И весу-то в ней во всей килограммов пять, не больше. Сейчас как крутану её над головой, как швырну, так до самой Волги долетит», — думает Петька.
А она молчит и прекрасно понимает, что весу-то в ней килограммов пять, не больше, и что Петька сейчас как крутанет её, так она до самой Волги долетит. Но не вырывается. Просто глядит на него, не мигая, в упор. И всё.
И от этого взгляда Петька теряется.
— Дерись по-честному, — говорит он тихо и отпускает её руки.
Ксюшка отскакивает на безопасное расстояние и, наконец, выпаливает:
— Ага, сейчас! Так и жди! По-честному меня все лупят, а так я всех луплю и буду лупить за то, что вы… такие…
— Ах, будешь? — взорвался Петька, схватил сосновую ветку, с хрустом сломал её и замахнулся на Ксюшку.
Что-что, а удирать Ксюшка-врушка умела. У неё были ноги очень длинные. Ни один мальчишка не мог её догнать, когда она убегала, даже выдающийся спринтер класса Гришка Садоводов.
Петька знал это, и всё-таки помчался за ней, но вскоре остановился. Бежать было бесполезно.
Ксюшка ещё немного пробежала и тоже остановилась. Скорчила Петьке рожу, показала язык, выкрикнула:
— Борода, борода, ты откуда и куда? — и скрылась в молодом соснячке.
