И рассказал вот что. На завод к ним редкую породу кроликов привезли Шесть штук: два самца и четыре самки. И кроликов этих раздают на руки тем, кто хочет их разводить.
Только с условием раздают: половину приплода государству для разведения, чтоб по всей стране такая порода развелась, а половина остается тому, кто выкормит.
— Так вот, говорит отец, — хочешь такого кролика выхаживать, или боишься? Ведь если подохнет кролик, большой будет убыток государству.
— Готов! — говорю, — Всегда готов!
И взяли мы еще крольчиху.
Рыжая-рыжая крольчиха оказалась, как белка летом. Шерсть на ней мягкая, как пух, грубого волоса нет, а только один мягкий подшерсток.
— Если этот мех, — отец говорит, — подкрасить, так его от выдры или от бобра никто не отличит, а у выдры и у бобра-прямо драгоценный мех.
Вторую клетку мы вместе с отцом сделали-быстрее быстрого. Такую же, как первая. Только в самую глубину ящик вставили, пусть в нем крольчиха гнездо для маленьких вьет.
Новую клетку рядом со старой примостили в загородке.
Зооферма у меня теперь на дворе-красота!
В старой бочке крольчата растут- горностаевые. Раньше они все белые были, а теперь уши, лапы и нос все темней и темней у них становятся.
Ростом чуть не с мать выросли. Я их теперь днем в загородку выпускаю-кота уже не боюсь. Больших с крысами не смешает.
А в новой бочке, в ящике, другая, новая крольчиха гнездо свила. Пух у себя с боков до голой кожи выдрала и гнездо устлала.
Родились у нее крольчата слепые, голые, тупомордые. Лежат в теплом пуху, как в перине какой- нибудь. Кучей лежат, друг под друга забиваются.
Восемь штук родилось крольчат. Их руками нельзя, говорят, трогать, — не то мать кормить не станет. Боится она человечьего запаха.
На двенадцатый день опушились крольчата немного, и глаза у них щелочками открылись, а через две недели они совсем выросли. Стали такие же рыжие, такие же пушистые, как и мать. Бегают, прыгают, глупыми глазами глядят, ушами поводят, все им интересно и всего боятся. Каждому из них я имя дал.
Одного назвал Яшка, другого — Прошка, третьего — Акулька, четвертого-Матрешка, пятого — Лешка, шестого — Сенька, седьмого-Машка, восьмого-Женька. А они, как горошины в стручке, все одинаковые. Как стали бегать, друг через друга перескакивать, все и перепутались. Который Лешка, а который Матрешка-и не узнаешь.
Новыми крольчатами Василий Васильевич тоже очень интересовался. Сидел, сидел у них на бочке, сверху в дырки заглядывал. Дырки маленькие-смотреть смотри, а лапу не просунешь.
Видит кот-ничего не высидишь, бросил сидеть. Снова стал на крыс охотится. Вчера отцу на подушку опять дохлую крысу притащил.
А Бобка-Вихляйка каждый день со мной ходит кроликов смотреть.
Я с ними вожусь, а он тут же сидит-вихляется.
По ночам я сплю, а Бобка крольчатник сторожит. И совсем бесстрашный стал Бобка с тех пор, как Ваську вздул. где ни увидит кота-гонит его на дерево, на забор, на трубу. А кот от него убегает во всю мочь. Добежит до высокого места, куда Бобке не забраться, и там отсиживается.
А Бобке только того и надо.
Загнал, обрадовался и — до свидания.
