Говорит, что внизу нас 'жолнежи' ждут.
- Какие 'жолнежи', немецкие? - уточнил Павел.
Боркевич переспросил служку. Тот ответил. Павел в 'пшекающем' польском языке с трудом понимал отдельные общеупотребительные слова, пропуская всё другое мимо ушей. Впрочем, как и большинство остальных бойцов. И только белорусы да украинцы, в основном с западных областей, присоединённых всего два года назад, прекрасно понимали поляков.
- Стась говорит, что солдаты польские, из 'Армии Крайовой'. Привёл их ксёндз. - Ответил Боркевич. - И ещё. Он утверждает, что они вели речь о вашей винтовке.
Ну что же, всё стало на свои места. Полякам, или англичанам, понадобилась его 'Гюрза'. Немцы уже разобрались, что это такое и даже начали предпринимать меры. По крайней мере на фронте высокопоставленные цели к передовой ближе километра не подходят. А офицеры в передовых цепях стали прятать погоны под специальными чехлами, пока по собственной инициативе.
В Красной армии полевая форма одежды одинаковая для всех ещё с начала этого года. Поначалу данный приказ недоумение вызывал. Сколько пытались выделить командный состав для повышения авторитета, а тут опять всех под одну гребёнку подровняли. Недоумение исчезло, как только в первых боях побывали. Желающие пофорсить на передовой цветными петлицами и нарукавными нашивками очень скоро отправлялись на тот свет отчитываться перед ангелами, или чертями, кто там на небесах заведует распределением советских командиров. А оставшиеся в живых немедленно натянули солдатские гимнастёрки и пилотки, припрятав командирскую форму до более благополучных дней.
Служка опять что-то затараторил, показывая рукой на боковой коридорчик, Боркевич его выслушал, переспросил, повернулся к Павлу.
- Стась предлагает подвалом уйти. Вот тут как раз спуск в него имеется.
- Ты откуда пацана знаешь? - Поинтересовался у белоруса Панкратов.
- Да так. - Тот на мгновение замялся с ответом, но решился. - Мать его прачкой при комендатуре работала. Вот, он там постоянно и вертелся.
Павел усмехнулся. Всё ясно. Мать работала прачкой, пацан вертелся рядом, а бравый боец Красной армии пристроился помогать по хозяйству, и не только... Ситуация знакомая. Хоть и запрещённая.
- Ему доверять можно? - спросил Павел, кивая на церковного служку.
- Можно! - Ответил белорус. - У него немцы отца под Познанью убили в тридцать девятом, а год назад старшего брата расстреляли за то, что вслед патрулю плюнул. Можно ему верить, и матери его тоже! - Добавил боец с яростью в голосе.
Стась действительно вывел их к одному из входов в подвал, извлёк ключ и, поскрипев замком, распахнул дверь. В подвале было довольно темно, неяркий свет прорывался в редкие оконца где-то под потолком, но рассеивался толстым слоем паутины на окнах. Пахло мышами, застарелой плесенью и пылью. Проведя группу мимо завалов всякого хлама, который всегда скапливается при избытке места хранения, служка вывел их к большой деревянной бочке. Показал на неё, шепнул несколько слов на ухо Боркевичу.
- Стась говорит, что за этой бочкой потайной ход, который в другой подвал выводит. - Пояснил белорус. - Нужно только бочку отодвинуть.
Втроём сдвинули с места бочку, в которой когда-то было вино, а сейчас она только скрипела рассохшимися клёпками, источая приятный запах. За бочкой, в самом деле, оказалась изрядно подгнившая дверь, выломанная без особого труда и шума.
Из проёма подземного хода тянуло лёгким сквозняком, колыша свисающую с потолка древнюю паутину. Павел смахнул её поднятой с пола деревяшкой. Панкратов достал из своего бездонного ранца два фонарика, входящие в оборудование их снайперской пары. Первым в проём скользнул Андрей, подсвечивая себе путь фонариком, вслед нему Павел толкнул пацана, затем пошёл сам, светя больше по сторонам и стараясь не зацепить неразобранной винтовкой за стены. Последним, прикрывая их от возможного преследования, шёл Боркевич.
Минут через десять, покрытые древней пылью и паутиной, выбрались они ещё к одной двери. Та оказалась не намного крепче предыдущей и вылетела со второго удара. За ней оказался ещё один подвал, захламленный даже больше церковного. С трудом продравшись через завалы мебельной рухляди, каких-то ящиков и других вещей, опознать которые не представлялось возможным, они сумели добраться до входной двери, оказавшейся открытой. Поднялись по не слишком крутой лестнице и оказались в здании школы. Павел даже удивился такому везению. Именно это здание он намечал в качестве запасной позиции.
Поднялись на второй этаж. Быстро отыскали подходящую позицию в одном из классов, выходящих окнами на восток. Сдвинули несколько столов напротив открытого окна. Павел пристроил винтовку, проверил затвор, дослал патрон и приник к прицелу, оценивая возможности работы с данной позиции. Андрей распаковал дальномер, раздвинул его концы и стал намечать ориентиры, определяя расстояние до них.
Бывший церковный служка заворожено смотрел за их работой, судя по всему, окончательно сделав свой выбор в пользу военной карьеры, о которой мечтает каждый нормальный мальчишка.
Наконец, ориентиры и расстояния определены. Панкратов наметил первую мишень - немцы выкатили на прямую наводку 'дверной молоток'. Павел выслушал поправки, подсказанные напарником, поправил прицел, прицелился и произвёл первый выстрел.
Началась работа...
Генерал Зейдлиц окинул взглядом далёкий горизонт. Солнце чертовски быстро опускалось к нему. Прошло уже три часа, как его батальоны вышли к этому проклятому городишке и завязли в нём, вместо того, чтобы быстро подавить сопротивление русского гарнизона. Сам город никакой ценности не представлял, но, как утверждали поляки, там находились, так необходимые ему, склады с горючим и, трофейными для русских, боеприпасами, которые для его дивизии нужнее воздуха. Будь у него в достатке снаряды и патроны, то он давно бы сравнял с землёй все очаги обороны большевиков. А, если бы не подходило к концу горючее, то просто обогнул бы это скопление домов, гордо именуемое городом.
Но выбор был невелик! Или нести потери, штурмуя позиции упрямых большевиков, или бросить всю технику и уходить на запад лесами и второстепенными дорогами.
Непонятен был сам смысл столь отчаянного сопротивления. Что там было такого, что русские сопротивляются с отчаяньем смертников?
Хотелось бы посмотреть своими глазами, что происходит на улицах города, но донесения разведки лишили его такой возможности, сообщив о применении русскими крупнокалиберных снайперских винтовок. Смерть командира разведки дивизии и ещё четверых, менее значимых, офицеров напомнила категоричный приказ, изданный ещё месяц назад, о запрете высшим офицерам Вермахта приближаться к передовой ближе километра. Хотя в Пруссии командира одиннадцатой пехотной дивизии генерала фон Бёкмана подстрелили с полутора километров.
В наспех вырытом саперами командном пункте дивизии было довольно тесно. Толпились здесь почти все остатки штаба. Мрачно осматривал окрестности городка оберст Неймген, вероятно подсчитывая потери своего батальона панцеров на улицах города. Горько признавать, но из полноценного танкового полка остался неполный батальон, который сейчас и является основной ударной силой при штурме русских позиций.
Оберсту уже доложили, что его панцеры столкнулись с танковыми засадами русских. Пусть три из них удалось уничтожить, так как это были неподвижные огневые точки из лишённых хода русских тридцатьчетвёрок, но ещё три доставили его панцершутце намного больше проблем. Две из них никак не удавалось поразить - слишком хорошо были укрыты. Ну, а последняя оказалась подвижной и управляемой очень хорошим экипажем. По крайней мере, на неё три раза тратили драгоценные снаряды гаубиц, но каждый раз на месте бывшей позиции русского танка обнаруживали только воронки бесполезных попаданий.
В левой траншее показался обер-лейтенант, заменивший командира разведки дивизии после его гибели. Вслед за ним на командный пункт дивизии уже знакомые генералу разведчики вытащили пленного большевистского офицера. Оборванный и грязный лейтенант старался держаться прямо, хотя часто шевелил головой, вытряхивая из ушей невидимые пробки, возникшие там после контузии. Смотрел он на
