пользовался популярностью в Европе, но, по мнению Сесила, еще не пришло время бросаться в крайности и вмешиваться в борьбу на стороне мятежников. Такой шаг только побудит крайних пуритан к более активным действиям и придаст внешней политике черты фанатизма. Отношение Сесила к этому вопросу стало еще более твердым после того, как он был назначен лордом-казначеем. Сознавая, сколь малы ресурсы государства, глубоко озабоченный прекращением торговли с Испанией и Нидерландами, он полагал, что политика Уолсингема приведет Англию к банкротству и катастрофе. Елизавета склонялась к тому, чтобы согласиться с Сесилом. Ей не очень нравилось помогать иностранным мятежникам, «вашим братьям во Христе», как она однажды насмешливо заметила Уолсингему. Королеве был не по вкусу непримиримый пуританизм. Но после Варфоломеевской ночи позиции Уолсингема укрепились, и ей поневоле пришлось перейти к холодной войне в Нидерландах и начать необъявленную войну с Испанией на море — пока на ее пути не встала грозная сила Армады.
События на континенте повлияли на внутреннюю политику Англии. Поначалу большинство пуритан склонялись к поддержке церковной политики Елизаветы в надежде повлиять на церковь изнутри, но затем они стали подталкивать правительство к агрессивной протестантской внешней политике, стремясь в то же время обеспечить свободу собственных религиозных организаций. Позиции пуритан в стране были сильны. Они имели союзников при дворе и в Совете, например Уолсингема, с которым поддерживал тесные связи фаворит Елизаветы Лейстер. В городах и графствах Юго-Восточной Англии они действовали очень активно. Нарушая достигнутый религиозный компромисс, они начали образовывать независимые церковные общины с собственными священниками и особыми формами богослужения. Цель их состояла ни более ни менее как в установлении теократической власти. Подобно католикам, они придерживались той точки зрения, что церковь и государство существуют независимо друг от друга. Но, в отличие от них, считали, что церковная власть принадлежит советам старейшин, пресвитериям, свободно избираемым паствой, но после избрания осуществляющим неограниченное управление общинами и вытесняющим светскую власть из значительных сфер жизни прихожан.
Для пуритан англиканская церковь в том виде, какова она была во времена Елизаветы, с ее исторически сложившимся богослужением, со всеобъемлющими догматами и с епископальным управлением, была ужасна, потому что не соответствовала Писанию в том виде, как его интерпретировал Кальвин. Для них она не была истинной, бескомпромиссной церковью. Кроме того, за пределами Лондона, нескольких крупных городов и университетов обычный приходской священник в первые годы елизаветинского правления вовсе не был столь уж значимой фигурой. Ему удавалось сохранить свой приход при Эдуарде VI, при Марии ему приходилось менять вероисповедание, наконец, в правление Елизаветы он соглашался на все, чтобы обеспечить себе более или менее сносное существование. Едва зная латынь, чтобы читать старинный молитвенник, грамотный лишь настолько, чтобы произнести приличную проповедь, он и сравниться не мог с полными энтузиазма полемистами и спорщиками, красноречивыми проповедниками, едкими памфлетистами, уводящими от него паству, внушающими ей новые идеи о правах конгрегации на организацию, на собственное богослужение и церковный порядок. А почему бы — в один прекрасный день — и не на собственный политический порядок? И если не в Англии, то, может быть, где-нибудь еще? В английском обществе появилась трещина, которая со временем приведет к расколу. Лютеранство вполне уживалось с монархией, даже с абсолютной, но кальвинизм, достаточно широко распространявшийся по Европе, подтачивал традиционные государственные устои. После того, как протестанты, бежавшие за границу при Марии Тюдор, вернулись на родину, пуританизм постепенно превратился в своего рода пороховую бочку, заложенную под основание как государства, так и церкви (и взорвавшую в конце концов и то и другое). Елизавета знала, что пуритане — ее самые верные подданные, но одновременно опасалась, что некоторые горячие головы не только спровоцируют европейский конфликт, которого она опасалась, но и создадут угрозу самому единству королевства. Поэтому ни она, ни ее правительство не намеревались уступать ни доли своей власти — необходимо было избежать религиозной войны.
Вот почему елизаветинский Совет нанес ответный удар: цензура прессы была доверена специальному органу — суду Высокой комиссии, созданному в 1559 г. для разбора церковных дел и состоящему из высших иерархов церкви. Соединение функций епископа и цензора привело в ярость пуританскую партию. Начали активно действовать подпольные протестантские типографии, где за несколько десятков лет было напечатано множество анонимных памфлетов — от насмешливых до критических и откровенно злобных. Статьи, появившиеся в 1588 г. под вымышленным именем «Мартин Марпрелат», превзошли все, написанное ранее: в них резкой критике подвергся институт епископата, а также содержались едкие нападки на некоторых известных сановников официальной церкви. Эти смелые памфлеты елизаветинского царствования, полные насмешек и обличений, являют собой замечательные образцы английской прозы. В течение нескольких лет агенты Высокой комиссии охотились за организаторами этой подпольной пропаганды. В итоге случай помог арестовать печатников, но авторов широко разошедшихся нашумевших сочинений выследить так и не смогли.
Католическое наступление также набирало силу. В 1570-е гг. в Англию прибыло множество католических священников из английских семинарий в Дуэ и Сент-Омере, перед которыми была поставлена задача возбуждать симпатию к католицизму и поддерживать связь между английскими католиками и Римом. Поначалу их присутствие не вызывало у правительства никаких опасений. Елизавета сомневалась, что среди ее подданных-католиков могут оказаться предатели, и неудача восстания 1569 г. укрепила ее уверенность в их лояльности. Но примерно в 1579 г. в страну начали проникать иезуиты, миссионеры Контрреформации — гораздо более опасные противники. Свою жизнь они посвятили восстановлению католической веры во всем христианском мире. Это были фанатики, безразличные к угрожавшей им опасности, испытанные и проверенные люди. Враги обвиняли их в том, что для достижения собственных целей они использовали все средства, даже убийства. Самыми ловкими среди них были Эдмунд Кэмпион и Роберт Персонс. [34]
За всеми их действиями зорко следили агенты Уолсингема, благодаря чему удалось раскрыть несколько заговоров против Елизаветы. Правительству пришлось принять более решительные меры. За последние три года своего правления королева Мария сожгла около трехсот протестантских мучеников. В последние тридцать лет правления Елизаветы примерно столько же католиков было казнено за измену.
Разумеется, все заговоры составлялись в пользу Марии, королевы шотландцев, уже долгое время находящейся в плену. В случае смерти Елизаветы она становилась наследницей английского трона. Сама Елизавета выслушивала предупреждения об опасности, грозящей ее жизни, довольно неохотно, однако каждое новое покушение обостряло вопрос о престолонаследии. В случае смерти Марии наследником трона становился ее сын Яков, находящийся в безопасности в Шотландии под контролем кальвинистов. Для того чтобы английская корона не досталась католичке, было необходимо избавиться от Марии до того, как иезуиты или их союзники устранят Елизавету. Уолсингем и его сторонники в Совете сконцентрировали свои усилия на том, чтобы убедить королеву в необходимости смерти Марии. Предоставляя ей доказательства причастности шотландской королевы к многочисленным заговорам, они пытались заставить ее принять решение, но Елизавета упорно уклонялась от преднамеренного пролития королевской крови.
Агенты Уолсингема раздобыли свидетельства того, что миссия иезуитов принесла определенные плоды. Но Елизавета не желала спешить: будущее покажет, как действовать.
Вскоре произошло событие, имевшее решающее значение: в середине лета 1584 г. принц Вильгельм Оранский Молчаливый, вождь голландцев, поднявшихся против Испании, был смертельно ранен испанским агентом в своем доме в Дельфте. Это убийство, вызвавшее в Англии всплеск негодования, значительно подкрепило аргументы Уолсингема. Одновременно и в Испании обострилась враждебность к Англии, вызванная нападениями английских каперов, происходивших, разумеется, с молчаливого согласия королевы. Понимая, что, как только в Нидерландах будет восстановлен испанский порядок, эта страна станет базой для нападения на Англию, Елизавета послала графа Лейстера с английской армией в Голландию, чтобы предотвратить полный разгром повстанцев.
В 1585 г. дворяне-протестанты создали добровольное общество для защиты жизни Елизаветы.
В следующем году Уолсингем предъявил Совету доказательства существования заговора, возглавляемого неким Энтони Бабингтоном, английским католиком. Бесспорные улики удалось получить благодаря тому, что один из агентов Уолсингема действовал в среде заговорщиков более года. Было
