воскресенье ему стало лучше, и он захотел выслушать литургию. Придя в церковь, он сидел на своем обычном месте. Во время Причастна вошел в алтарь и причастился Святых Таин. После службы он почувствовал такую слабость, что едва был в состоянии вернуться в свою келью, поддерживаемый братиями. Прошло еще три дня. Слабость старца увеличивалась. Прислуживавшие ему братия Онорий и Мартирий не допускали к нему никого, за исключением самых близких людей, так как старец желал умереть в совершенной тишине. На четвертый день, чувствуя приближение смерти, старец еще раз причастился Святых Таин. Затем призвал к себе двух старших духовников, Софрония для славянской братии и Сильвестра для молдавской, и преподал через них мир и благословение всему братству. Преемником себе старец никого не назначил, предоставляя это воле Божией, избранию Богоматери и желанию самого братства. После этого он тихо скончался, как бы уснул 15 ноября 1794 года, на 72 году своей жизни. Тотчас же после кончины старца послано было об этом извещение митрополиту Иакову. Митрополит поручил совершить погребение старца Епископу Тумскому Вениамину, впоследствии Молдавскому митрополиту. Когда распространился слух о кончине старца, в Нямец собралось множество народа, и мирских, и монахов, и священников, и бояр, и простых людей обоего пола. Три дня ожидали епископа Вениамина и, не дождавшись, на четвертый день совершили всем собором отпевание и погребение старца в Великой церкви Вознесения Господня на правой стороне от входа. На другой день после погребения старца приехал епископ Вениамин и наутро совершил литургию и панихиду по усопшем. А немного дней спустя, по избранию всего братства и по благословению митрополита, согласно устава Паисиева братства, он назначил старцем и начальником монастыря старшего духовника братства отца Софрония. На могиле старца Паисия впоследствии была положена плита, на которой по румынски и по славянски была сделана следующая надпись: '3де почивает блаженный отец наш иеросхимонах и архимандрит старец Паисий, малороссиянин, иже от Афонской горы с 60 учениками в Молдавию пришед и тут множество братий собрав и общежитие собою обновив, ко Господу отыде 1794 года ноября 15, во дни благочестивого господаря Михаила Суджу воеводы и преосвященного митрополита Иакова'. Одним из учеников старца было составлено 'Надгробное рыдание' почившему от всех чад его духовных. (См. Приложение 3 в конце книги).
Братия Нямецкого монастыря с первых же дней по кончине своего старца имели несомненную уверенность в силе его молитв за всех тех, кто с верою и любовью обращается к его небесному заступничеству, и выражением этой их уверенности явилось то, что уже вскоре после его кончины была составлена особая служба (стихиры и канон) 'блаженному отцу нашему старцу иеросхимонаху и архимандриту Паисию', в которой почивший прославляется, как великий угогник Божий, по молитвам которого подается верующим душевное спасение и телесное здравие. Для ознакомления с этою службою приводим из нее некоторые выдержки:
Из стихир на 'Господи воззвах': На высоту добродетелей восшед, монашески подвизался еси, отче наш Паисие, уча, наказуя и вразумляя не пренебрегати богоугодного пути: Сам ревнуя, ревновал еси древних святых житию, образ благ всем был еси: многия беды претерпел еси, дондеже терпением многим подвигом же и любовию, всех о нем уверил: написав нам и свидетельства от Священного Писания.
Искусный врач был еси, зело бо легким врачеванием врачевал еси приходящия к тебе: не укоряя оных припадком болезни, но яко искусный терпением своим в сердца их чувства полагал еси не приближатися к оному вреду: влиявши же врачевство твое в самую глубину ран, совершенно исцелял еси, радостных же и мирных отпускал еси их, да небоязненно приходят ко врачеванию твоему, отче наш Паисие.
Из Канона: Неисходно в келии сидя, умом же всех обходя, разсуждал еси различныя душевныя и телесныя раны многоразличных естеств, и всем целительный и приятный пластырь прилагал еси, отче.
Аще и болен был еси, и многия раны на теле имел еси, но множайшия много душевныя раны исцелял еси приходящих к тебе благим твоим обычаем и кроткими словесы, отче Паисие.
Седален: Единою в лето из келии твоея исхождал еси, отче Паисие, и обзирал еси селения ученик твоих, ездя, обзирая и назнаменуя коегождо их келии, солнцу заходящу, и со слезами молился еси вручая их Богу и глаголя: Господи, огради сие малое стадо и сохрани е от волков губящих е.
Мене, преступившаго твоя веления, мене пренебрегавшаго святую твою волю, завистливаго и лукавнейшаго паче всех человек, мене исполняюшаго свою волю, паче же диаволю, прости, незлобиве отче, благим и кротким твоим обычаем, и молися Богу даровати ми время к покаянию.
Аз един во свете твоем ходих, и света твоего не чувствовах; аз един пищу твою сладкую ядох, и кормителя своего не познаваю; аз един питие твое сладкое пих, и сладкаго источника, текущаго из уст твоих не ощущах; аз едина овца, заблуждающая от твоего Стада, пастырю добрый; не озлобися на мене, умоли Бога даровати ми время к покаянию.
Еще при жизни своей старец Паисий отличался необыкновенным даром пламенной, слезной молитвы, во время которой всегда светлое и благолепное лицо старца еще более просветлялось и одушевлялось внутренним огнем молитвенного чувства. Вот что рассказывает его келейник, в составленном им жизнеописании старца: 'Однажды, это было еще в Драгомирне, пришел я к нему перед вечерней и хотел постучать в дверь, чтобы узнать, можно ли войти к нему, но так как дверь оказалась открытой, то я, сотворив молитву, вошел прямо в келью. Видя старца лежащим, я поклонился и сказал: 'Благослови, отче'. Старец не отвечал. Я взглянул на него и увидел, что лицо у него было как бы огненное, тогда как обычно оно у него бывало белое и бледное. Меня охватил ужас. Постояв немного, я более громким голосом повторил молитву. Старец и на этот раз не ответил. Я понял, что старец был погружен в молитву, от которой и разгорелось его лицо. Постояв еще немного, я вышел, никому не рассказав о виденном'. Спустя много времени, тот же самый ученик видел еще два раза лицо старца просветленным во время беседы с братией. Кроме дара молитвы старец в некоторых случаях обнаруживал предвидение будущих событий. Так он предвидел ужасную смерть воеводы Григория Гики. Незадолго до кончины воеводы, старец несколько раз видел во сне висящий на волоске над головою воеводы меч. Вскоре после того по приказанию турецкого султана воеводе, действительно, была отрублена голова, о чем старец много плакал. В другой раз старец очень печалился об одном брате из своего общежития, и часто напоминал ему об исправлении жизни, но брат не слушал его. Спустя три дня этот брат утонул. Другого брата старец сильно упрашивал не уходить из обители и, наконец, сказал ему со слезами: 'Брат, послушай меня, ибо ты не увидишь того места, куда хочешь идти!' Брат не послушал и на четвертый день умер на пути, о чем старец также много плакал. Бывали по молитвам старца и случаи чудесных исцелений, которые старец по своему глубокому смирению всецело приписывал заступничеству Богоматери.
Кроме этих благодатных даров, старцу были свойственны и многие другие дарования, благодаря которым он успешно выполнял назначенное ему Богом служение на земле. Таковы были: дар премудрости и разума и вместе с тем дар глубокого самопознания, о котором любимейший старцем наставник безмолвия преподобный Исаак Сирин говорит: 'Сподобившийся увидеть себя самого, блаженнее увидевшего ангела'; дар глубокого знания языков греческого и славянского; дар уразумения высокого смысла святоотеческих подвижнических писаний; дар учительства и строительства монашеского общежития; дар совета, которым он правильно и точно, согласно с учением и наставлением святых отцов, предлагал всем требующим полезные наставления, благодаря которым они преуспевали в смирении, терпении и любви; дар крепости духовной, которым он во всех скорбях и искушениях оставался спокойным и непоколебимо верующим в промысл Божий; дар страха Божия, благодаря которому он свято хранил все заповеди Божии и готов был за каждую из них положить душу свою; дар любви к Богу, с ранней молодости в нем воспламенившийся, никогда его не оставлявший и все более в нем разгоравшийся, так что он и других согревал своею любовью и горячностью, о всех болел сердцем и всякому сострадал, не отталкивая от себя никого требующего помощи и утешения; дар миролюбия, благодаря которому он умел со всеми хранить мир, ни на кого не обижаться и никого не презирать; дар долготерпения и кротости, благодаря которому он никогда не являлся гневающимся или расстроенным, но всегда оставался ясным, кротким и терпеливым; дар незлобия и младенческой простоты при глубоком разуме; дар утешения, которым он самого печального и унылого мог умиротворить и успокоить своими словами; дар глубокого смиренномудрия и самоукорения, благодаря которому он за все случавшиеся в братстве неприятности принимал вину на себя самого; и, наконец, как основание всех этих дарований и как результат его неослабного исполнения заповедей Божиих, постоянного хранения чистоты сердца и непрестанной внутренней молитвы, стяжание им благодати Духа
