и римлян, оно было в Египте и Индии, есть и у современных эзотериков. Это — знание для посвященных, нечто, скрытое от посторонних, от недостаточно зрелых. Но в Евангелии такого эзотерического пласта нет, как нет его и в Ветхом Завете. Библейской религии, из которой выросло христианство, чужд какой бы то ни было эзотеризм. Имя Божие непроизносимо в силу совсем другой причины — огромного перед ним благоговения.
Один из читателей моей книги «Размышления с Евангелием в руках» в письме возражает против высказанной мною мысли, что христианство начинается с коленопреклонения. Вера наша, говорит читатель, заключается не в чём-то внешнем. Но в этой книге я как раз поясняю, что под коленопреклонением имеется в виду не что-то внешнее, не физическое действие, а то благоговение, которое внешне выражается в том, что человек встаёт на колени. Таким образом он хочет выразить Богу чувство бесконечного восторга и благодарности. Поэт К. Р. в стихах
(на этот текст П.И. Чайковским был написан один из самых известных его романсов) передаёт чувство человека, опустившегося на колени перед раскрытым окном, потому что его охватил восторг, хотя и с оттенком грусти, печали. Словом «коленопреклонение» выражается именно такой восторг. Вот в чем смысл древнего и замечательного обычая не произносить имя Бога, не осквернять его устами, а благоговейно вслушиваться в звучание своего сердца. Таким благоговением проникнута молитва Иисуса, которую мы называем — по синоптическим Евангелиям — Гефсиманской и которую слышим в 12-й главе Евангелия от Иоанна.
…Слыша голос с неба, люди говорят: «Это гром». Но из Ветхого Завета мы знаем, что гром — это один из знаков богоявления. По этому поводу можно вспомнить псалом 29 (28), в начале которого говорится: «Глас Господень над водами; Бог славы возгремел, Господь над водами многими. Глас Господа силен; глас Господа величествен. Глас Господа сокрушает кедры; Господь сокрушает кедры Ливанские…» (ст. 3—5). Глас Господень — это гром, и это особенно ясно из еврейского текста. О том же говорится в Первой Самуиловой книге: «Господь сотрет препирающихся с Ним; с небес возгремит на них» (1 Цар. 2:10). Можно привести также два фрагмента из книги Иова, где о громе говорится именно как о способе богоявления: «Вот это часть путей Его, и как мало мы слышим о Нем, а гром — могущество Его, кто может уразуметь?» (26:14); «Слушайте, слушайте голос Его и гром, исходящий из уст Его. Под всем небом раскат его, и блистание его — до краев земли. За ним гремит глас: гремит Он гласом величества Своего и не останавливает его, когда голос Его услышан. Дивно гремит Бог гласом Своим, делает дела великие, для нас непостижимые» (37:2—5). Ясно, что гром здесь воспринимается именно как голос с неба, глас Божий, или Бат-Кол.
…«Душа моя теперь возмутилась; и что Мне сказать?» Этот вопрос можно, наверное, перевести как «у Меня нет слов, чтобы выразить». И далее: «Отче! избавь Меня от часа сего! Но на сей час Я и пришел». Этот союз «но», безусловно, взят из синоптического рассказа и здесь означает «да». Так, во французском языке наиболее сильная форма утверждения связана именно с союзом «но». Французы говорят «но да» (mais oui), т. е. «именно да». «Но на сей час Я и пришел», — говорит Иисус, и становится понятно, что Он просит Отца быть с Ним в момент испытания, ради которого все в Его жизни совершается.
Далее, в тексте 31-го стиха, дважды звучит слово «ныне»: «Ныне суд миру сему; ныне князь мира сего изгнан будет вон». Мы помним, что слово «ныне» — одно из ключевых в Новом Завете, оно напоминает о том, что парадоксальным образом будущее уже наступило. «Ныне спасение дому сему», — говорит Иисус Закхею (Лк. 19:9). «Ныне будешь со Мною в раю», — говорит Он благоразумному разбойнику (Лк. 23:43). Будущее уже совершается ныне, парадоксально становясь настоящим.
В 14-й главе Евангелия от Иоанна Иисус скажет: «Идет князь мира сего, и во Мне не имеет ничего» (ст. 30). Славянский текст довольно точно передает греческий вариант по форме, но смысл второй части этой фразы таков: князь мира против Меня ничего не может сделать, против Меня он бессилен. И наконец, в 16-й главе (ст. 11) будет сказано: «Князь мира сего осужден». Это последнее упоминание о князе мира сего живо напоминает восклицание Иисуса в Евангелии от Луки: «Он же сказал им: Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию» (10:18).
…Итак, князь мира сего приближается, но он бессилен и будет «изгнан вон». А далее, в 32-м стихе 12-й главы, читаем фразу: «И когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе». Это очень важный момент, ибо здесь князь мира упоминается в связи с вознесением Иисуса. Итак, Иисус выходит победителем. Но — через смерть. Смерть, разрушение, тление, чисто физическое разложение — это то главное оружие, которым располагает князь мира сего. Его главная характеристика такова: он ничего не созидает, а лишь разрушает. Смерть по сути своей разрушительна. Разложение, смерть — это биологическое разрушение ткани, формы. Смерть разрушает так, как может разрушать только князь мира сего. Но происходит нечто парадоксальное: смерть, которая несет лишь разрушение, становится созидательной силой, в отличие от любой другой смерти. Это смерть Иисуса.
Она переворачивает все представления о смерти, она оказывается созидательной во всех смыслах. На пороге смерти Иисус мучается и страдает, но в тот момент, когда более всего обнажается Его человеческое естество, Он более всего предстает как Сын Божий, в Нем более всего раскрывается Бог.
В конце 12-й главы Евангелия от Иоанна Иисус трижды говорит о том, что Отец послал Его. Это выражение — «пославший Меня Отец» — уже встречалось нам ранее, в 4-й, 5-й и 6-й главах, а затем встретится и в 21-й главе. Присутствует оно и в 10-й главе Евангелия от Матфея. Это тоже одно из ключевых выражений всего Евангелия. Слово «Отец» и в Гефсиманской молитве у синоптиков, и в варианте Евангелия от Иоанна занимает центральное место. Что же касается 27-го и 28-го стихов 12-й главы, то здесь оно повторено дважды.
«Верующий в Меня не в Меня верует, но в Пославшего Меня… Отвергающий Меня и не принимающий слов Моих имеет судью себе: слово, которое Я говорил… Ибо я говорил не от Себя; но пославший Меня Отец, Он дал Мне заповедь, что сказать и что говорить» (12:44; 48—49). Здесь страдающий, мучающийся Христос предстает именно как посланный Отцом — шалия. Это слово очень часто звучало в Священном Писании и в еврейской традиции, потому что шалия — это тот посланный, в котором представлена полнота того, кто его послал. Это не просто представитель, но представитель пославшего, тот, кто во всей полноте представляет пославшего. В начале Евангелия от Иоанна это выражено словами «Единородный Сын Божий». Апостол Павел позже скажет: «В Нем обитает вся полнота Божества» (Кол. 2:9).
Итак, Иисус, посланный Отцом, полностью представляет Отца. Именно поэтому Он говорит в 12-й главе: «Видящий Меня видит Пославшего Меня» (ст. 45). Иными словами, чтобы поверить в Пославшего Меня, нужно увидеть Меня. Обратим внимание на то, что Иисус говорит: видящий Его видит (а не слышит) Отца. Так и задача каждого, кто берет в руки Евангелие, заключается в том, чтобы увидеть Иисуса. Мы должны понимать, что, говоря очень важные вещи, Иисус не произносит самого главного, подобно тому как остается непроизнесенным имя Божие. Самое главное можно только найти и увидеть, не понять, но принять как словесную икону. В данном случае это та молитва, о которой рассказывают синоптики и Иоанн в 27—29-м стихах 12-й главы. За этими стихами — картина, икона. И увидеть ее чрезвычайно важно. Тогда наше прикосновение к Богу действительно состоится.
Riguarda omai ne la faccia che a Cristo piu si somiglia, che la sua chiarezza sola ti puo disporre a veder Cristo, — то есть «Посмотри наконец в лицо, которое более всего похоже на лицо Христа, ибо только его чистота может тебя подготовить к тому, чтобы увидеть Христа». С этими словами в XXXII песни «Рая» к Данте обращается святой Бернард, предлагая поэту взглянуть в глаза Пречистой Девы. Речь, разумеется, идет не о чертах лица Марии, при том, что Иисус и внешне мог походить на Свою Мать, но о том, что поэт называет словом chiarezza, то есть «чистота», «ясность» или «яркость». Мария, являющая «здесь нам» (qui a noi), как ниже говорит Данте, meridiana face di caritate, то есть «полуденный лик любви», более всего близка к Своему Сыну именно тем, что в Ее личности ярче всего воплощается та любовь, уникальным носителем которой стал Ее Божественный Сын. И хотя речь идет о любви, а вернее, о Самой Любви, однако поэт употребляет глаголы riguardare и vedere, которые прямо указывают на чисто зрительное восприятие. Того, что на самом деле нельзя увидеть, — Отца Небесного.
