чрезвычайно редко. Другое дело — нечто выходящее за рамки прилета и отлета, типа ареста гостя и водворения его в тюрьму (практически всегда за дело), но это уже Лизу не касалось. Для этого были старшие менеджеры, консульские работники и прочие.
В Турцию, как уже сказано, люди приезжали, в общем, такие же. Но Лиза все равно очень хотела обратно в Турцию, пусть даже то была страна, где случалась зима.
— Л теперь догадайся, что произошло дальше с «БИК-туром», — предложил мне Евгений. — Не с самой Лизой — об этом потом — а с ее компанией. Мы, коренные бангкокские жители, надолго запомнили тот эпизод из истории славного российского бизнеса.
— Ну что может произойти с бизнесом, — пожал я плечами, — Российский кризис номер раз или номер два.
— Пятьсот тысяч российских туристов в год — этой страны и с кризисами на всех хватит, ну пусть их станет четыреста тысяч, — заметил Евгений, который знает о Таиланде все, и в цифрах. — Так, попытка номер два…
— Неужели реформа и обновление с омоложением? Даже здесь? Новые прогрессивные методы?
— В Таиланде в каждый конкретный момент живет и работает пятнадцать тысяч русских, легально и не очень, — одобрительно кивнул мой всезнающий друг. — Хоть парочка реформаторов найдется.
История оказалась обыкновенной. Ольгу — начальницу Лизы, которая поставила своей компании весь бизнес в этом нелегком, прямо скажем, государстве, в двадцать четыре часа выгнали вон. На ее место приехала — конечно же — девица лет двадцати, без всякого знания тайского и вообще без знания чего бы то ни было, без образования или опыта, и начала трясти все и всех. А заодно устраивать тренинги по сплочению команды, давать руководящие должности самым молодым — в общем, все как всегда.
— И «БИК-тур» обрушился за полгода, а последствия разгребали с местными властями мы, — с удовольствием констатировал Евгений, глядя на хрупкие фигурки местных жителей, мелькавшие за стеклом бара. — Потом, конечно, выгнали уже реформаторов, но это было позже. А пока достаточно знать, что Лизу выгнали вслед за Ольгой, потому что новая мочалка, которая чисто моет, просто не понимала, что это такое — человек дожил до тридцати, встречает и провожает группы и не демонстрирует карьерного роста. Такие люди — с некоей загадкой — ее тревожили.
Потерять зарплату и жилье сразу — это было много, очень много для Лизы. Как и для любого, впрочем, человека. И она… видимо, растерялась. Знакомые в те дни не узнавали ее на улицах Паттаи. Да это и вообще нелегко — ее заметить, вот я стоял в трех метрах от Лизы только час назад, на приеме, и вдруг сейчас понял, что не могу вспомнить выражение ее лица. И вообще лицо в целом. Только веснушчатое серое плечо, змеиный шелк, позу — выставленную вперед худую ногу. Но не более того.
Строго говоря, никто всерьез не знает, что происходило с ней в последнюю неделю ее работы в «БИК-турс», о чем она думала и что планировала. Кажется, уволенная Ольга поначалу обещала приехать в Москву, оторвать оттуда лапы всем дуракам в паттайском офисе, а потом, между прочим, исполнить и обещание насчет отправки Лизы в Турцию.
Но почему-то не исполнила и, конечно же, никому ничего не оторвала.
Денег оставалось лишь на обратный билет в ледяную Москву, где Лиза никого не знала, но тут была тонкость. Лизе полагался бесплатный билет на чартер. А такой билет, вчетверо дешевле обычного, Лизе в ее теперь уже бывшей компании могли и не дать. Мало ли что кому полагалось при нормальном руководстве.
Но — мы забыли про Максика. Может быть, потому, что про него в какой-то момент забыла Лиза. И тут он подстерег ее в коридоре офиса и предложил жить сколько угодно в его комнате — то есть пока ему не пришлют напарника. Он обещал ей заплатить отелю разницу, которая в таких случаях образуется в стоимости комнаты.
Минимум три недели у Лизы, таким образом, появились. До этого времени никакого пополнения мужского пола из Москвы в офисе не ожидалось точно.
Но, конечно, эти три недели появились прежде всего у Максика, пусть он и торжественно обещал не трогать Лизу, «пока она сама не бросится на него, как голодная тигрица». Она бросилась сразу, поняв, что по-другому было бы как-то странно. И часто Максик, приехав с очередного задания по встрече-развозу, не успевал даже оказаться в душе — Лиза в тонком халатике (или без) ждала на его кровати (да, у нее была и своя кровать, в метре от Максиковой). И говорила ему: ты хочешь вот так? Или сегодня ты поведешь меня к подоконнику, чтобы нас видели все? Или мы сначала пойдем в бар с паттайскими девочками, ты посмотришь на них, а потом сделаешь со мной все что хочешь?
Его стоны, а то и отчаянно-бессильное рычание, иногда через три секунды после начала любви, ей были, в общем, не противны. Но она чуть отстраненно думала о том, что ведь стонут же и женщины, — что, интересно, они ощущают в такие моменты?
Тем временем Лиза занималась устройством себе места на дешевый чартер, писала электронные письма Ольге в Москву. Вопрос был в том, что там делать: оказаться в столице, пусть даже попозже, когда там растают сугробы, зайти в головной офис (надев сверху таиландского платья что-то вроде куртки, которой у нее не было)? Этого не хотелось. А если сразу отправиться в Турцию, а там… Лиза, в общем, чуть не впервые все-таки планировала свою жизнь. Но у нее с непривычки получалось плохо.
Тем временем Максик… все дело в том, что у Максика был секрет — большой секрет, размером с остров, заросший пальмами и казуаринами по берегу.
Остров с асфальтовыми дорогами, по которым катили мотоциклисты среди одноэтажных бетонных домиков под плоскими крышами. Знаменитый уже к тому времени остров, он называется Ломбок, расположен сзади Бали, и туда уже года три как ехала отдыхать публика, раздраженная балийскими толпами и дискотеками и любящая нетронутые пока кораллы и тишину.
И у этого острова должен был через некоторое время появиться лорд и повелитель, единственный представитель «БИК-тура» на новом и перспективном маршруте. Человек, который поставил бы там всю работу с нуля.
То есть Максик.
Максик не был, как уволенная Ольга, профессиональным таистом. Он был индонезистом. Ломбок, как и Бали, и Ява, и Суматра, был его островом во многих смыслах. А в Таиланде он просто стажировался, в ожидании решения Москвы о дате своей высадки на Ломбоке.
Полета туда от Бангкока было, наверное, часов пять, с пересадкой на Бали. Максик не собирался заезжать в Москву для инструкций — он и без них знал, что делать. Он просто ждал дня отлета.
И этот день пришел.
А еще раньше пришел день, когда Максик с недоумением подметил, что оказался в положении человека, каждый день пожирающего по торту — ну не целиком, но пока лезет в глотку, то есть сколько угодно. Он знал уже каждую веснушку на теле Лизы. Он исполнил все свои мечты. И если сначала у него и были мысли о том, где бы взять деньги, чтобы перетащить Лизу уже на Ломбок, то дальше он трезво ощутил, что хотел бы иметь дело с женщиной, с которой можно также и разговаривать. А разговаривать он хотел только о Ломбоке, при Лизе же произнести это название боялся.
Максик вовсе не был плохим человеком, да и Лиза его таким не считала. Он собрал, с затуманившимися решимостью глазами, все таиландские баты, которые у него накопились. Ему было очень плохо и неловко, но он занял еще денег у друзей под будущую зарплату лорда и повелителя целого острова. Он занял и у московских родственников. Он отправился на Ломбок практически без гроша денежных резервов, и даже без половины выданной ему авансом долларовой зарплаты.
Он попросту отдал Лизе все до копейки. Он знал, что вообще-то она старше его, опытней и справится. Он сделал все, что мог.
Она прожила потом на эти деньги в Паттае, безбедно, целых две недели — и даже немного пополнила свои накопления. Купалась каждый день и, наконец, отдыхала.
— Э то я на всякий случай, — сказал Евгений, зажигая курительные палочки у уличного алтаря — миниатюры буддийского храма, на подставке почти в человеческий рост, этакого домика с остроконечным шпилем и позолоченной крышей, на платформе. Внутри домика, где сидел крошечный Будда, горела лампочка, а платформа вся была забросана гирляндами жасмина, — Как ты сам писал в твоей второй книге, хорошие отношения надо иметь со всеми богами… Так вот, в этой истории есть нечто не сразу заметное, но интересное. Оно в том, что нам с тобой очень трудно оценивать, что именно Лиза затем сделала не
