Доникейское христианство (100 — 325 г. по P. ?.)

символов и произведений искусства). Lond. 1864.

Henry L. Mansel (декан Святого Павла, умер в 1871): The Gnostic Heresies, ed. by J. В. Lightfoot. London 1875.

J. B. Lightfoot: The Colossian Heresy, экскурс в его Com. on Colossians and Philemon. London 1875, pp. 73–113. Это лучшее описание гностицизма, созданное англичанином, но ограничивается апостольским периодом.

Renan: L'eglise chretienne (Paris 1879), chap. IX. and X, p. 140–185, and XVIII, p. 350–363.

J. L. Jacobi: Gnosis, in the new ed. of Herzog, vol. V. (1879), 204–247, сокращенный вариант в Schaff «Rel. Encycl.» 1882, vol. I. 877 sqq.

G. Salmon, в Smith and Wace, II. 678–687.

G. Koffmane: Die Gnosis nach ihrer Tendenz und Organisation. Breslau 1881. (Тезисы, 33 стр.).

Ad. Hilgenfeld: Die Ketzergeschichte des Urchristenthums. Leipzig 1884 (p. 162 sqq.).

Список монографий об отдельных гностиках см. ниже.

§116. Значение, происхождение и характер гностицизма

Иудейская форма ереси по сути была побеждена в апостольскую эпоху. Во второй период развития церкви более важной и более распространенной была языческая ересь, известная как гностицизм. Проникнутый интеллектуальной атмосферой (своего рода рационализм древней церкви), гностицизм стимулировал развитие католического богословия, поскольку составлял ему оппозицию.

Греческое слово gnosis может относиться к любой школе философского или религиозного знания, отличающегося от поверхностных мнений или слепой веры. В Новом Завете проводится простое разграничение между истинным и ложным гнозисом. Истинный гнозис заключается в глубоком проникновении в суть и строение христианской веры, проистекает из веры, сопровождается важнейшими добродетелями любви и кротости, служит для назидания церкви и принадлежит к дарам благодати, исходящим от Святого Духа[837]. В этом плане Климент Александрийский и Ориген стремились именно к обретению гнозиса, а все представители теоретического богословия, старающиеся примирить разум и откровение, могут быть названы христианскими гностиками. Ложный же гнозис[838], от которого Павел предостерегает Тимофея и который он осуждает в посланиях Коринфянам и Колоссянам, — это нездоровое превознесение собственной мудрости, высокомерное, самовлюбленное, амбициозное знание, которое ведет к гордости, а не назидает[839], побуждает вступать в праздные споры о незначительных мелочах и приводит к результату, о котором говорит апостол: «Называя себя мудрыми, обезумели»[840].

Именно в таком отрицательном смысле слово гнозис относится к заблуждению, о котором мы теперь говорим и которое начало проявляться уже в дни Павла и Иоанна. Это односторонний интеллектуализм на основе языческого дуализма. Он основан на переоценке важности знания, или гнозиса, и на пренебрежении верой, или pistis. Через свое название гностики противопоставляли себя приверженцам pistis, то есть совокупности верующих христиан. Они полагали, что сущность христианства заключается в высшем знании, воображали себя единственными обладателями эзотерического философского учения, которое якобы делало их истинно духовными людьми, и с презрением относились к простым людям, как душевным и плотским. Они составляли интеллектуальную аристократию, высшую касту церкви. Более того, они искажали христианство, вводя в него различные совершенно чуждые элементы, тем самым затемняя подлинную суть Евангелия[841].

Мы можем сравнить истинную и ложную, «верующую» и «неверующую» разновидности гностицизма с двумя формами современного рационализма и современного агностицизма. Есть христианский рационализм, в котором учения откровения представлены как находящиеся в гармонии с разумом, хотя и превосходящие разум с его нынешними возможностями, — и есть антихристианский рационализм, в котором отвергаются специфические учения христианства, отрицается сверхъестественное и чудесное, а судьей откровения становится природный разум (ratio). Есть агностицизм, проистекающий из ощущения ограниченности мысли и признающий веру как обязательный орган сверхъестественного и абсолютного[842], — и есть агностицизм неверующих, который провозглашает бесконечное и абсолютное неведомым и непознаваемым и тяготеет к равнодушию и атеизму[843].

Теперь мы попытаемся проследить происхождение гностицизма.

Гностицизм по своим основным характеристикам является наследником язычества и представляет собой своеобразный перенос или вливание языческой философии и религии в христианство. Отцы церкви того времени понимали это. Особенно выделяется здесь Ипполит, который в своих «Философуменах» возводит происхождение гностических ересей к разным системам греческой философии и связывает, например, Симона Волхва с Гераклитом, Валентина — с Пифагором и Платоном, Василида — с Аристотелем, Маркиона — с Эмпедоклом, а во вводной части своего произведения излагает учения греческой философии начиная от Фалеса. Из всех этих систем наибольшим влиянием пользовался платонизм (особенно сказавшийся на александрийских гностиках), хотя не столько в своей исходной эллинистической форме, сколько в более поздней, восточной, эклектической и мистической, ставшей параллелью неоплатонизма. Рассуждения платоников содержат в зародыше гностическое учение об зонах, представление о материи, противопоставление идеального и реального мира, идею падения душ из идеального мира до сотворения, происхождения греха от материи и необходимости освобождения души от телесных уз. Мы находим также в гностицизме отголоски символического использования цифр Пифагором, стоической физики и этики и некоторых элементов философии Аристотеля.

Но этой ссылки на эллинистическую философию, которой удовлетворился Массуэт, недостаточно. Начиная с Бособра и Мосгейма исследователи вполне справедливо полагали, что местом рождения этой ереси была не только Греция, но и Восток. Это видно из мистического, фантастического, загадочного облика гностических рассуждений, а также из того факта, что большинство его представителей были родом из Египта и Сирии. Завоевания Александра, распространение греческого языка, литературы и христианских истин вызвали сильное брожение в восточных умах, которое, в свою очередь, оказало влияние на Запад. Соответственно, гностицизм стал рассматриваться как явление, более или менее параллельное еретическим формам иудаизма — ессейству, терапевтам, философско–религиозной системе Филона и каббале, происхождение которой, вероятно, относится уже к I веку. Родство гностицизма с зороастрийским дуалистическим противопоставлением царства света и царства тьмы также неоспоримо, особенно у сирийских гностиков. Не менее заметно его родство с пантеистическими, докетическими и аскетическими элементами буддизма, который во времена Христа распространился до Западной Азии. Зороастрийское и индийское влияние наиболее заметно в манихействе, в котором эллинистический элемент очень невелик.

Гностицизм с его тенденцией к синкретизму — не изолированное явление. Его корни глубоко уходят в революционный переворот идей, вызванный падением древних религий и триумфом новой. Филон Александрийский, бывший современником Христа, но ничего о Нем не знавший, старался соединить иудейскую религию посредством ее аллегорического разъяснения или, скорее, внедрения в нее аллегорического элемента с платонической философией, и эта система, которая могла развиваться под христианским или языческим влиянием, должна была подготовить путь либо для теоретического богословия александрийских отцов церкви, либо для еретического гнозиса. Еще ближе к гностицизму неоплатонизм, который появился немного позже, чем система Филона, но игнорировал иудаизм и черпал свои идеи исключительно из восточного и западного язычества. Гностический синкретизм, однако, существенно