Доникейское христианство (100 — 325 г. по P. ?.)

бросаться в глаза и вызвал внутренний протест, который все время усиливался. Этот ложный вывод — слепое отождествление духовного единства церкви с единством ее организации, настаивающее на внешнем единообразии в ущерб свободному развитию, смешение могущей ошибаться эмпирической церкви, или временного этапа развития христианства, с идеальным и вечным Царством Христа, которое не будет совершенно в своем проявлении до славного второго пришествия своего Главы. Принцип Писания «вне Христа нет спасения» был извращен и сведен к принципу Киприана «вне [видимой] церкви нет спасения», — и оставался всего лишь один шаг до фундаментального заблуждения римского католицизма: «Вне Римской церкви нет спасения».

Никакое стремление к внешнему единству не могло воспрепятствовать существованию различий между Восточной и Западной церковью уже в тот ранний период — различий языка, обычаев и богословия, — различий, которые позже привели к расколу, продолжающемуся по сей день.

Вполне можно было бы задать вопрос, угодно ли Господу нашему видимое и внешнее единство церкви при нынешнем положении вещей. Он обещал, что это будет «одно стадо и один Пастырь», но не «один загон»[271]. Стадо может быть одно, а загонов, или церковных организаций, — много. В Своей первосвященнической молитве Господь наш ни слова не говорит о церкви, епископах или папах, Он говорит о духовном единстве, отражающем согласие между вечным Отцом и Его вечным Сыном. «Подлинное общение христиан — 'общение святых', на котором построены все церкви, — это не общее выполнение внешних действий, но общение души с душой и души со Христом. Вследствие природы, которой Бог наделил нас, некая внешняя организация должна помогать нам общаться друг с другом; вследствие и нашей двойственной природы, и установлений Христа наши внешние действия помогают нам общаться с Ним. Но тоньше, глубже, божественнее всего, что могут символизировать и чему могут способствовать внешние вещи, — та внутренняя реальность и суть союза, всепроникающая общность мысли и характера, о которой святой Павел говорит как о 'единстве Духа' и которая в возвышеннейшей из книг в самых священных выражениях уподобляется единству Сына с Отцом и Отца с Сыном»[272].

§54. Соборы

Лучшие сборники документов соборов: Harduin (1715, 12 vols.), и Mansi (1759, 31 vols.).

С. J. Hefele (католик, епископ Роттенбурга, участник Ватиканского собора 1870): Conciliengeschickte, Freiburg 1855; second ed. 1873 sqq., 7 vols, до собора во Флоренции, 1447 (см. vol. I., pp. 83–242). Английский перевод W. R Clark and H. R. Oxenham (Edinb. 1871, 2^nd vol. 1876, 3^rd vol. 1883).

E. B. Pusey (умер в 1882): The Councils of the Church, from the Council of Jerusalem, A. D. 51, to the Council of Constantinople, A. D. 381 ; chiefly as to their constitution, but als о as to their object and history. Lond. 1857.

A. W. Dale: The Synod of Elvira [a.d. 306] and Christian Life in the Fourth Century. Lond. 1882.

См. также статью Council, Smith and Cheetham и Lect. VII. in Hatch, Bampton Lect. on the Organisation of the Early Christian Church. Lond. 1881, pp. 165 sqq.

Соборы, или синоды, были важным средством сохранения и укрепления церковного единства, а также решения проблем веры и дисциплины[273]. Прецедентом и установлением данной формы церковного общения послужил совет апостолов в Иерусалиме, созванный для решения споров об обрезании[274]. Кроме того, идея была подсказана совещательными политическими собраниями в провинциях Римской империи, которые созывались каждый год в их главных городах[275]. Но у нас нет явных сведений о проведении соборов до середины II века (между 50 и 170 г.), когда они впервые встречаются нам в связи со спорами о монтанистах и праздновании Пасхи.

В зависимости от представительности, существует несколько видов синодов: епархиальный, митрополичий (провинциальный), национальный, патриарший и вселенский (или экуменический)[276]. В изучаемый нами период известны только первые три вида соборов. Епархиальные синоды представляли собой собрание епископа, его пресвитеров и диаконов с участием народа и, вероятно, проводились с самого начала, хотя до III века они не упоминаются. Митрополичьи синоды впервые появляются в Греции, где дух общения оставался сильным со времен Ахейской лиги, потом — в Малой Азии, Северной Африке, Галлии и Испании. Они проводились, насколько получалось в бурные времена гонений, раз или два в год в метрополии, главном городе, под председательством митрополита, который постепенно возвысился над остальными епископами провинции. В связи с особыми проблемами созывались чрезвычайные заседания, которые, по–видимому, предшествовали регулярным собраниям. Они оказались полезными, поэтому стали постоянными институтами.

Собрания синодов были открытыми, и иногда члены общины оказывали влияние на их решения. Во времена Киприана пресвитеры, исповедники и миряне принимали активное участие в синодах, — обычай, похоже, санкционированный практикой апостолов[277]. На синоде, собравшемся около 256 г. в связи со спорами о крещении еретиков, присутствовало восемьдесят семь епископов, очень много священников и диаконов и maxima pars plebis[278] [279]; на синодах же, посвященных теме восстановления lapsi[280] в рядах церкви, Киприан отмечает присутствие, помимо епископов и своего клира, confessores[281] и laicos stantes (то есть уважаемых людей)[282]. Подобное практиковалось не только в Северной Африке. Мы встречаем это и в Сирии на синодах, созванных в связи с проблемой Павла Самосатского (264 — 269), и в Испании на Эльвирском соборе. Ориген, который был всего лишь пресвитером, активно участвовал в двух аравийских синодах и убедил тамошнего епископа Берилла в том, что тот заблуждается в плане христологии. Даже римские клирики в послании к Киприану[283] говорят о совещании епископов со священниками, диаконами, исповедниками и уважаемыми мирянами как о вещи, часто случавшейся на синоде.

Но по мере развития иерархического духа эта республиканская особенность соборов постепенно исчезала. После Никейского собора (325) одни лишь епископы заседали и обладали правом голоса, священники же появляются только как секретари, советчики или представители своих епископов. Более того, епископы действовали не как представители своих церквей и не от имени группы верующих, как раньше, но от своего собственного имени как преемники апостолов. Однако они еще не претендовали на непогрешимость своих решений, хотя у нас и есть легкий намек на подобное заявление в формулировке: «Placuit nobis, Sando Spiritu suggerente», использованной, например, на Карфагенском соборе в 252 г.[284] В любом случае, их постановления в тот период обладали только моральной силой и не могли претендовать на всеобщую ценность. Даже Киприан категорически утверждает полную независимость каждого епископа в своей епархии. «Каждому пастырю, — говорит он, — доверена часть стада Господня, и он даст отчет перед своим Учителем».

О наиболее важных решениях, таких как избрание епископов, отлучение от церкви, решение спорных вопросов, сообщалось другим провинциям посредством epistolae synodicae. Когда человек переезжал или переходил в другую церковь, обычно для принятия требовалось рекомендательное письмо[285] от епископа. Отлучение от одной церкви по сути было отлучением от всех связанных с нею церквей.

Синодальная система тяготела к консолидации. Христианские церкви независимых общин держались вместе посредством духовного общения веры и стали могущественной конфедерацией, тесным моральным