похоже на батарею! А раз похоже, значит, так оно и есть!
Что это? Наука? Нет, это магия. Один из видов магии, магии по сходству. Например, если хочешь причинить кому-то вред, сделай куклу из глины, воска или тряпок, похожую на этого человека, назови ее его именем, а потом тыкай иголками. Ему будет больно. Вот такова же и наука Монро. Это наука по сходству.
Но бог бы с ней, с наукой. Однако вместе с действительной научностью отбрасывается при таком подходе и сам научный метод, то есть способ проверки своих предположений на соответствие действительности. А это значит, что все, что Роберт Монро говорит наукоподобным языком об энергиях, а он о них говорит до конца последней книги, есть слой искажений. Причем, искажений столь же разрушительных, сколь разрушительны были «научные построения» теоретиков коммунизма. Просто скорость этих разрушений не так велика.
Для меня же это означает, что даже через тридцать лет путешествий вне тела и независимо от достижения какого-то сверхчеловеческого уровня существования и знаний, Монро сохраняет в своем сознании множество искажений. Но ведь он обретал свои знания и Иное Мировоззрение во внетелесном состоянии!
Вот это и пугает. Если мы условно посчитаем, что он путешествовал душой, то, значит, душа способна сохранять те ошибки, что записались в наше сознание при жизни. Однако я надеюсь, что путешествовал он все-таки во втором и третьем теле. И ошибки эти накапливались в сознании этих тел. Если это верно, то очищение души будет очищением души от этих оболочек. Вместе с ними будут отпадать и огромные слои сознания, хранящие наши представления. Точнее, представления нашего общества, внесенные в наше сознание, можно сказать, помимо нашей воли.
Но как же крепко въедаются эти искажения в человеческое сознание! Какие фильтры накладывают они на наши глаза! И если это так, то стоит ли тащить в те миры свою земную ложь?
Глава 4. Два мозга Боба Монро
Как я постарался показать в предыдущих главах, наукообразность Монро — это не признак того, что он делает научное исследование внетелесных состояний. Даже наоборот, это признак его ненаучности! Судите сами, если человек отказывается от науки, но наукообразность изложения сохраняется, значит, она от науки не зависит. Не зависит и тогда, когда он отказался, и тогда, когда он объявлял себя ее сторонником. Что же это, в таком случае?
Часть мировоззрения, часть тех сложно составленных слоев мышления, которыми он «знает» окружающий мир, то есть смотрит на него. Этакие внутренние глаза, которые стоят за телесными и узнают то, что телесные глаза видят. Вот это и есть мировоззрение в широком смысле этого слова. В широком, потому что в узком смысле это слово обычно обозначает некоторые предпочтения или убеждения, правящие поведением человека.
К примеру, два человека, воспитанные в совершенно одинаковой среде, могут избрать быть членами двух разных политических партий, или один пойдет в политику, а другой в религию. Просто ради того, чтобы показать, что он самостоятельно мыслящий человек. И все будут считать, что у них разные мировоззрения. Однако, сложись обстоятельства так, что первый тоже пошел бы в религию, а второй из чувства противления ушел бы в политику. И тогда можно было бы сказать, что у него сменилось мировоззрение.
Нет, это не так, сменилась бы лишь крошечная часть мировоззрения, причем, именно та, которая доступна нашему управлению или выбору. А вот весь остальной айсберг, позволяющий идти и туда и сюда, остался бы неизменным, и эти люди, даже считая себя врагами, хорошо понимали бы друг друга. Именно за счет того, что у них одинаковое мировоззрение, то есть они видят и понимают мир одинаково, лишь избирая в рамках этого мира занимать разные, порой противоборствующие места.
Именно в этом смысле я пытаюсь показать, что Роберт Монро лишь расширил свой мир, описав новые, иные его части, но очень мало сменил в действительности свое мировоззрение. Впрочем, когда человечество добавило к своему образу мира то, что существует Америка, или то, что Земля круглая, это тоже можно считать сменой мировоззрения. Но лучше — его расширением. Действительная смена — это то, что мы убрали из-под земли слонов или китов и подвесили ее в пустоте на нитях гравитации… Иными словами, мы не только теперь иначе видим мир, но и иначе объясняем себе его проявления.
Обрести новое видение не трудно, его можно просто добавить, как еще одно возможное объяснение. Вот отказаться от старого сложно. Старое отваливается только само и только тогда, когда тебе становится очевидно, что оно мешает. До тех пор, пока ты сомневаешься в новом, разум непроизвольно сохраняет все, что может пригодиться. И это всегда признак того, что новое вызывает у тебя самого недоверие.
До тех пор, пока Монро продолжает использовать наукообразные объяснения мира, даже вкладывая их в уста Учителей из вселенских просторов, он не верит в то, о чем говорит. Он каким-то образом сам сомневался во всем, что с ним происходило, и страстно цеплялся за устойчивое старое мировоззрение доброго американца. Это в основной части айсберга. Но при этом в той части мировоззрения, которая была доступна его управлению, он вовсю поет о чем-то необычайном и даже сенсационном. Почему же он, сам до конца не веря в то, что говорит, продолжает это широкое вещание?
Не знаю, это в его скрытых целях, наверное. Возможно, он действительно просто чистый просветитель. Но как можно нести свет, в который не очень веришь? Может быть, шарлатан, который всю жизнь делал деньги на сенсациях. А может, он просто струсил. Не иных миров побоялся, а струсил бросить вызов общественному мнению своей страны и заговорить действительно по-новому, последовательно перестраивая, а значит, и разрушая то, что правило его миром?
В любом случае, эта ловушка есть, и мы все оказываемся в ней, потому что новое проникает в наше мировоззрение постепенно, просачиваясь, чтобы мы не оказались без орудий выживания. Сносить старое до основания, а потом строить на нем все заново, могли только русские. В итоге мы… впрочем, какое это имеет значение?! Сразу или не сразу, но если мир не таков, каким мы его видим, каким представляем, то выбор у меня лишь один: постепенно или сразу привести свое мировоззрение в соответствие с действительностью. И я иду слой за слоем вслед за Робертом Монро, разбирая искажения в его мировоззрении, но осознавая, что это есть и у меня.
Да, в целом, все разобранные мною странности мировоззрения Монро, так или иначе, присущи всему западному человечеству. Впрочем, изрядной части восточного тоже. Поэтому я, занимаясь им, заглядываю в себя. И разбираю первым то, что вызывает у меня наибольшее возмущение. Возмущение чего? Не духа, мышления. То есть того же самого мировоззрения. Дух как раз может воплотиться в человека с любым мировоззрением и жить одну жизнь ученым, другую — религиозным фанатиком. Духу это не помеха, а способ проявления. Возмущаются сами мировоззрения.
Вот мое, которое уже успело смениться за время моих собственных исследований, и возмущается, встречая у Монро устарелые куски. Оно видит мир иначе… А что в действительности? Кто прав? Не знаю. Но судить можно, лишь проведя полноценные исследования. Моя же задача сейчас показать те места, которые в таких исследованиях нуждаются.
И вот еще один пример. Он опять связан с наукообразностью Монро. Но теперь это относится не к физике, а к физиологии. А именно к той иллюзии, что физиологи знают, как думает человек. Физиология, опьяненная успехами своего механического подхода к пониманию человека, попыталась век назад отменить все остальные науки о человеке и создала несколько объяснений человека, уподобив его машине. Основ у всех этих учений было две: рефлекторная теория нервной деятельности и патофизиология. О рефлекторной теории я сейчас говорить не хочу. А вот наследство патофизиологии вошло еще одним слоем наукообразности в сознание Роберта Монро, и его стоит рассмотреть.
Из книги в книгу Монро повторяет одну и ту же поразившую его когда-то мысль. Повторяет с такой уверенностью, что остается ощущение: он прочитал это в научно-популярной книжке. То есть в издании, которое было призвано убедить простого человека в том, что на науку можно полагаться бездумно. Но не буду множить слова, вот самый яркий пример этой части мировоззрения Монро. Он пишет это в начале второй книги, обосновывая научность работы своего Института.
