Очищение. Том.2. Душа

сделает прыжок, как бы стараясь убежать от боли» (Там же, с. 5–6).

Да, физиологи парни бравые, крови не боятся и состраданием к живому не болеют. Как революционеры. Вот портрет дедушки Сеченова, написанный его собственными слегка окровавленными руками. И это отнюдь не портрет беззаветного труженика науки. Боюсь, что Сеченов был самым настоящим политическим авантюристом, проходимцем, сумевшим захватить умы своих современников и внесшим в них большую смуту. Да малое ли дело лишить целые поколения людей души?!

Впрочем, как раз сами-то доказательства отсутствия, а точнее, полной ненадобности души для научной деятельности не так уж велики и важны после того, как общественное мнение было обработано с точки зрения общественной психологии. Иными словами, какое значение имела слабость доказательств или даже их явная глупость после того, как люди почувствовали, какую силу они обретают, если создают страшное для всех сообщество?! В конце концов, им гораздо проще заявить: верую, ибо абсурдно, — чем отказаться от той силы, что дарил им рождающийся естественнонаучный Бог.

Я приведу исходное рассуждение Сеченова полностью. Суть его дика, с точки зрения разумного рассуждения: раз я могу наблюдать душу только по внешним проявлениям, то внутреннего ничего и нет! Даже марксистские идеологи, как вы помните, отводили глаза, когда им задавали вопрос об этих доказательствах отсутствия души.

«Психическая деятельность человека выражается, как известно, внешними признаками, и обыкновенно все люди, и простые, и ученые, и натуралисты, и люди, занимающиеся духом, судят о первой по последним, то есть по внешним признакам. А между тем законы внешних проявлений психической деятельности еще крайне мало разработаны, даже физиологами, на которых, как увидим далее, лежит эта обязанность. Об этих-то законах я и хочу вести речь.

Войдемте же, любезный читатель, в тот мир явлений, который родится из деятельности головного мозга. Говорят обыкновенно, что этот мир охватывает собою всю психическую жизнь, и вряд ли есть уже теперь люди, которые с большими или меньшими оговорками не принимали бы этой мысли за истину. Разница в воззрениях школ на предмет лишь та, что одни, принимая мозг за орган души, отделяют по сущности последнюю от первого; другие же говорят, что душа по своей сущности есть продукт деятельности мозга.

Мы не философы и в критику этих различий входить не будем. Для нас, как для физиологов, достаточно и того, что мозг есть орган души, то есть такой механизм, который будучи приведен какими ни на есть причинами в движение, дает в окончательном результате тот ряд внешних явлений, которыми характеризуется психическая деятельность.

Всякий знает, как громаден мир этих явлений. В нем заключено все то бесконечное разнообразие движений и звуков, на которые способен человек вообще. И всю эту массу фактов нужно обнять, ничего не упустить из виду? Конечно, потому что без этого условия изучение внешних проявлений психической деятельности было бы пустой тратой времени. Задача кажется на первый взгляд действительно невозможною, а на деле не так, и вот почему:

Все бесконечное разнообразие внешних проявлений мозговой деятельности сводится окончательно к одному лишь явлению — мышечному движению» (Там же, с. 2–3).

Утверждение это действительно вначале поражает своей простотой и очевидностью — у нас, похоже, и в самом деле нет другой возможности выразить то, что мы хотим выразить, как передав это с помощью каких-то движений, включая речь или письмо. Потом, конечно, начинаешь задумываться, и обнаруживаешь какие-то несоответствия этому в своей жизни. Но они такие мелкие, малозаметные и трудновыразимые, что никак не могут быть доказательствами в споре с царицей наук о человеке. Тем более, что она добилась, чтобы психологи сами лишили права голоса ту часть психологии, которая могла бы изучать подобные тонкие душевные движения, — самонаблюдение или интроспекцию. А заодно и всю субъективную психологию.

Но жизнь настолько сложна, что место сомнениям все равно остается. И вот анекдот: первое такое сомнение на свое утверждение помещает сам Сеченов. Он выделяет особым шрифтом вывод:

«Итак, все внешние проявления мозговой деятельности действительно могут быть сведены на мышечное движение» (Там же, с. 4).

А в сноске к этому выводу приписывает:

«Единственные относящиеся сюда явления, которые не могли быть объяснены до сих пор мышечным движением, суть те изменения глаза, которые характеризуются словами: блеск, томность и проч.» (Там же).

Иными словами, выпадают из общей теории, по которой мозг полностью и целиком воплощает в своей деятельности все, что обычно считалось душевной деятельностью, как раз те глаза, про которые народ говорит, что они окна или зеркала души.

Лично от себя я бы мог сказать, что это далеко не единственные явления, выпадающие из-под действия Сеченовской и всех прочих рефлексологии. Но об этом я буду говорить в особом месте. Пока же достаточно и такого сомнения, чтобы не попадаться под воздействие очевидности высказанного физиологом предположения.

Его же рассуждение развивается дальше очень просто:

«Теперь, когда читатель вероятно согласился со мной, что деятельность эта выражается извне всегда мышечным движением, задача наша будет состоять в определении путей, которыми развиваются из головного мозга мышечные движения вообще» (Там же, с. 5).

А дальше начинаются те самые отвратительные игры с резанием лягушек, которые призваны методично, пример за примером, движение за движением доказать, что мозг — машина, а все движения — рефлексы. Иначе говоря, рождаются не внутри и не за мозгом, а как раз по эту сторону, из ощущений или раздражителей и являются всего лишь ответными реакциями на воздействия на тело окружающей среды.

В сущности, каждый новый эксперимент с отсечением кусочка живой плоти оказывается отрезанием еще одного куска души. Во всяком случае, именно эта задача — зарезать душу до ее полного исчезновения на глазах у людей, и греет Сеченова в его трудовом угаре. Он режет, режет и режет ее более сотни печатных страниц всего лишь затем, чтобы завершить свой тяжкий труд тремя кровавыми строчками:

«Пусть говорят теперь, что без внешнего чувственного раздражения возможна хоть на миг психическая деятельность и ее выражение — мышечное движение» (Там же, с. 114).

Шуму эта подлая работа наделала такого, что боец наш легко проскользнул в литературу и стал кумиром русской молодежи. Это уверило его в собственной непогрешимости, и в 1873 году он публикует в ответ на работу Константина Дмитриевича Кавелина «Задачи психологии» новую шумную петарду из своего физиологического фейерверка: «Кому и как разрабатывать психологию».

Начиналась она с оглавления к первой главе, в котором однозначно заявлялось: «Таким образом, оказывается, что психологом-аналитиком может быть только физиолог» (Там же, с. 135).

Если исходить из того, что анализ — это разложение или расчленение, то, наверное, он был по- своему прав. С какой стати человек, изучающий душу, будет резать ее на куски?! Именно это и не принимал в подходе Сеченова Кавелин.

Но что имел в виду сам Сеченов, требуя передать психологию в руки физиологов? Думаю, для понимания его мысли вполне достаточно последнего абзаца работы.

«Действия наши управляются не призраками вроде разнообразных форм Я, а мыслью и чувством. Между ними у нормального человека всегда полнейшая параллельность: внушен — например, поступок моральным чувством — его называют благородным; лежит в основе его эгоизм— поступок выходит расчетливым; продиктован он животным инстинктом — на поступке грязь. Даже у сумасшедших между этими членами цельных актов есть соответствие.

В этом-то смысле сознательно-разумную деятельность людей и можно приравнять двигательной стороне нервных процессов низшего порядка, в которых средний член акта, чувствование, является регулятором движения в деле доставления последним той или другой пользы телу» (Там же, с. 224).

Всю эту заумь о чувствованиях и грязи на поступках, кажется, не понял никто. Но зато нашлось