Все эти описания «духовного организма» очень напоминают поэзию, они захватывают воображение, будоражат мысль, хотя и трудны для понимания. Поэтому я буду выделять то, что считаю важным.
Во-первых, надо четко принять, что «духовный организм» или «духовное тело» — это не душа. Зинченко заявляет об этом в начале рассказа:
И это же он подтверждает в конце статьи:
Если мы теперь совместим все уже приведенные высказывания, то можно утверждать, что «духовное тело» — это некая оболочка души, окружающая ее и самого человека. Из чего оно состоит, в смысле вещественности, неясно, но ясно, что душа создает из этого «вещества» временные орудия или органы, которыми и осуществляет свою деятельность.
К «функциональным органам» относятся
Зинченко много говорит о том, что одним из таких «функциональных органов» является движение, которому он отводит особую роль. Движение он понимает философски, называя «живым движением души», и отличает от «механического движения», которое я тоже предпочитаю называть перемещением в пространстве. Приведу именно рассуждение о душе, как пример описания «духовного организма», поскольку намерен посвятить движению особое исследование.
Понять все это мне не так уж просто. Возможно, самым доходчивым объяснением является вот этот образ Зинченко:
В балете мы видим движение. Движение кого? Конечно, тела, если мы глядим из зала. Но почему тогда это движение отзывается в наших душах? Потому что оно что-то говорит им. Как может телесное движение что-то говорить душам? А оно и не говорит, говорит душа, душа того, кто пытается телом передать нам свои образы. Говорит душа балетмейстера, композитора, дирижера…
Танцор впитывает все их послания и накапливает их в себе, сжимая до страстного желания расширяться. А потом выпускает сквозь тело. И тело летит. Но где можно накапливать эти образы, сжимать их, и откуда мы их выпускаем? Язык однозначно указывает на душу. Мы можем сказать: все это работа мозга! Даже если так, что делает эту почти машину способной переполняться чувствами, стенать и ликовать? Даже если все это работа мозга, в ней есть нечто, что должно выделить и описать как самостоятельное образование с именем душа.
Именно она рождает образы того, что должно пролиться сквозь тело танцора в зал, в души зрителей.
Но как этот образ превращается в движение? Однозначно, будучи повешен в пространстве, как некая голограмма, по которой должно будет пролететь послушное тело. Можно возразить: это только воображение. А какая разница? Даже если эти образы, висящие в пространстве, совершенно идеальны, танцор видит их располагающимися в пространстве вокруг себя. Он смотрит туда, в эти воображаемые пространства, то есть в пространства, воплощенные в образы, если мы вглядимся в слово «воображение».
В точности, как и описывает Зинченко пространственность «духовного тела».
Танцор должен сначала их увидеть в каком-то внутреннем пространстве и увидеть там же самого себя, воплощающим эти образы, то есть вливающим в них плоть своего тела. А затем ему необходимо развесить их в пространстве своего движения. Иначе он их не выполнит.
И получается, что движение танцора — это слияние тела и воображаемого образа,
Это значит, что «духовное тело» оказывается созданным из этих сочетаний образов и тела. Образов много, а тело-то одно. Значит, в них присутствует не тело, а некий телесный дух, который и втягивает, всасывает тело внутрь образов, заставляя его двигаться…
А душа?
А душа где-то вне, где-то за этим… Но она прямо тут, она даже не за тонкой пленкой, к ней всего лишь надо суметь повернуться во время этого страстного выплеска вовне. Как это сделать? Как обернуться к душе?
Вот тот вопрос и точка в пространстве мысли, на которой я расстаюсь с современной русской психологией. Мне кажется, мы на пороге большой и настоящей науки.
Круг четвертый. НАУЧНАЯ И ДУХОВНАЯ ФИЛОСОФИЯ
В предыдущем разделе я показал, что представляет из себя научное понятие о душе. Я ограничился только русскими и советскими представлениями, но они предельно показательны для всего мира. Пусть наши соотечественники были вторичны в своей безнадежной погоне за Прогрессом, но уж суть его они передавали получше самих первооткрывателей. Такова судьба всех вновь обращенных — они должны быть правовернее самого пророка.
И даже если советская психология вовсю воевала с загнивающим Западом, это никак не касалось основ веры. Ты можешь как суннит резать шиитов, а как шиит резать суннитов, но в Мухаммеде ты не сомневаешься. Вот и научные психологи всего мира вне зависимости от классовой принадлежности никогда не сомневались в символе своей веры — душа не пройдет в науку!
То, о чем я хочу рассказать в этой части, вероятно, является лучшей страницей русской культуры и высочайшим порывом русской души и мысли. Был ли при этом этот порыв и прорывом? Не знаю, не думаю…
Боюсь, что мы сейчас окажемся еще в одном круге, сущность которого составят стенания и плачи
